Спрут - [5]

Но, очевидно, судьбе было угодно, чтобы Пресли в этой его поездке то и дело что-то задерживало: перетаскивая велосипед через пути, он услышал, к своему удивлению, что кто-то его окликнул:

— Приветствую вас, мистер Пресли! Что новенького?

Пресли растерянно вскинул глаза и увидел Дайка, знакомого машиниста, который высунулся из бокового окошка паровоза, навалившись грудью на сложенные руки. Но в данном случае задержка не вызвала у Пресли досады. С Дайком они были знакомы давно и находились в самых дружеских отношениях. Лишенная оседлости жизнь машиниста казалась ему на редкость заманчивой, и Пресли не раз проделывал с Дайком путь от Гвадалахары до Боннвиля. А раз так даже прокатился с ним от Боннвиля до самого Сан-Франциско.

Дайк жил в Гвадалахаре, в одном из домиков, переделанных из глинобитных хижин; жил он там с матерью, жена Дайка умерла лет за пять до того времени, к которому относится наш рассказ, оставив ему маленькую дочку, Сидни, которую он и воспитывал, как умел. Сам Дайк был крепкий, видный малый, с широкими плечами, мощными волосатыми руками и необычайно громким голосом. Рядом с ним Пресли выглядел заморышем.

— А-а, здорово! — отозвался Пресли, подходя к паровозу. — Что это ты здесь делаешь в такой час? Я думал, в этом месяце ты в ночную смену работаешь.

— Да мне тут в расписании кое-что поменяли, — сказал Дайк. — Давай-ка иди сюда. Сядь, чем на солнце стоять! Нас тут задержали впредь до особых распоряжений, — пояснил он, когда Пресли, прислонив велосипед к колесам тендера, поднялся на паровоз и сел на место кочегара, обтянутое потертой зеленой кожей. — Они там меняют график и один из своих лучших паровозов собираются перевести на линию Фресно. А тут случилось какое-то столкновение в Бейкерсфилдском секторе, и он куда-то к черту запропастился. Теперь, наверное, будет нестись сломя голову. Путь ему открыт аж до самого Фресно. Вот и я стою тут, его пропускаю.

Он достал из кармана джемпера глиняную трубку, почерневшую и отполированную временем, и, набив ее, закурил.

— Но ты, я думаю, против этой задержки не возражаешь, — заметил Пресли. — По крайней мере, своих навестишь.

— Да они, как назло, сегодня в Сакраменто отправились, — ответил Дайк. — Такое уж мое везенье. Решили, видишь ли, семью брата проведать. Между прочим, мой брат собирается переехать сюда насовсем и заняться выращиванием хмеля. Ему тут, прямо на окраине города, участок предлагают в пятьсот акров. Он находит, что разводить хмель — дело прибыльное. Не знаю, может, и я с ним в пай войду.

— А чем тебе железная дорога не хороша?

Дайк пыхнул пару раз трубкой и посмотрел на Пресли тяжелым взглядом.

— А тем не хороша, — сказал он, — что меня уволили.

— Уволили? Тебя? — воскликнул Пресли, повернувшись к Дайку всем корпусом.

— Вот именно, — сказал Дайк угрюмо.

— Не может этого быть! За что, Дайк?

— Это я у тебя хочу спросить, — пробурчал тот в ответ. — Я пошел работать на железную дорогу чуть ли не с детства, и за десять с лишним лет хоть бы одно замечание. Они, черти, отлично знают, что надежней человека на всей дороге у них нет. И мало того, мало того — я ведь даже в союзе не состою. Во время стачки я на их стороне был, на стороне корпорации. Ты сам это знаешь. И ты знаешь — да и они тоже, — что тогда в Сакраменто я с револьвером в каждой руке водил поезда точно по графику, хотя в любую водопропускную трубу могла быть подложена мина; тогда даже поговаривали, что нужно бы меня золотыми часами наградить. К черту их золотые часы! Я одного только хочу: элементарной справедливости и честного да доброго отношения. И вот теперь, наступили трудные времена и им пришлось снижать жалованье, как со мной обошлись? Разве они сделали для меня хоть какое-нибудь исключение? Вспомнили человека, который служил им верой и правдой, жизнью своей ради них рисковал? Нет! Они урезали мне жалованье, посчитались со мной не больше, чем с любым смазчиком. Урезали, как и тем — нет, ты только послушай! — как и тем, кто у них в черных списках значился, забастовщикам, которых они приняли обратно на работу из-за нехватки рабочих рук! — Дайк яростно пыхнул трубкой. — Я обращался к ним, да, я спрятал свою гордость и пошел в главную контору, и меня там мордой об стол встретили. Я им говорю, я, мол, человек семейный, и мне не прожить на жалованье, какое мне теперь назначили; напомнил о своих заслугах во время стачки. А эта скотина, к которой я пошел, мне в ответ, что они для одного человека делать исключение никак не могут — это, видишь ли, было бы несправедливо, уж если жалованье снижать, так поровну всем рабочим и служащим. Справедливо! — воскликнул он с усмешкой. — Справедливо! Уж кому-кому, только не ТиЮЗжд о справедливости говорить. Меня это вывело из себя. Может, и глупо, но я им сказал, что я себя слишком уважаю, чтобы выполнять первоклассную работу за третьесортную плату, а мне на это ответили: «Ну что ж, мистер Пайк, вы сами знаете, как в таких случаях поступают». Еще бы не знать. Я тут же потребовал расчет, и они сразу согласились, — будто только и мечтали, как бы отделаться от меня. Вот так-то, Пресли. Вот что такое Калифорнийская компания ТиЮЗжд! Это мой последний рейс.