Спрут - [2]

— Что произошло? — спросила она с беспокойством.

Он не любил пускаться в объяснения. Особенно если речь шла о работе. Но на сей раз дело касалось также и жены. Все равно придется каким-то образом сообщить ей неприятное известие, так лучше сразу.

— Все наши планы летят кувырком, — сказал он. — Мы не сможем не спеша отправиться на будущей неделе. Мне надо выехать в Трапани сегодня же — убили начальника оперативного отдела, которого я должен сменить. Неплохо они там придумали отметить мое назначение.

Жена не могла скрыть огорчения.

— Это ужасно, Коррадо. Но меня обрадовало твое назначение на Сицилию. Я думала, это поможет нам заново начать жизнь, хоть чуточку вновь нас сблизит...

— Нам надо обоим выпить хорошего кофейку, — ответил он, устало высвобождаясь из ее объятий. Потом, поддавшись приливу нежности, погладил ее по щеке: — Ну, конечно же, мы начнем все заново, как начинали с тобой когда-то.

Она нежно, растроганно посмотрела ему прямо в глаза.

— Пойду уложу твой чемодан.

В эту минуту на пороге показалась их дочь — двенадцатилетняя Паола. Она была босиком и терла спросонья глаза.

— Ах, бедненькая, мы тебя разбудили, — бросилась к ней мать.

— Я услышала ваши голоса и испугалась, — сказала девочка.

— Это почему же?

— Я думала, вы опять ссоритесь.

— Нет, нет, — попыталась улыбнуться мать, — сегодня мы вовсе не собираемся ссориться.

Они объяснили ей, что отец должен срочно уехать, а она с матерью приедут к нему через несколько дней, как только соберутся, уложат и отправят багаж. Но девочка никак не могла оправиться от испуга.

— Папа, но ведь ты не бросишь нас одних навсегда?

Отец погладил ее по голове.

— Тебе очень понравится Сицилия.

* * *

Ему самому Сицилия, сказать по правде, никогда не нравилась. У всех тут слишком мрачные, настороженные лица. И слишком много поклонов, слащавого почтения. Ему рассказывали, или он где-то прочел, сейчас он в точности не помнил, одну историю, которая, на его взгляд, точно отражала социальные отношения, регулирующие жизнь человеческого улья на этом острове.

Речь шла о древнем аристократическом роде из Палермо — неких Паламитоне. Каждый Новый год их крестьяне собирались на огромном дворе старинного палаццо, чтобы поздравить «хозяев». На балконе с непроницаемым лицом появлялся ныне уже покойный, старик маркиз. И в то же время как из толпы неслись приветственные клики и пожелания, он в ответ расстегивал штаны и мочился на головы этих несчастных бедняков.

У комиссара Каттани когда-то этот рассказ вызвал глубочайшее возмущение.

Теперь, вновь попав на Сицилию уже в качестве чиновника полиции, он всеми силами старался избавиться от всякой предубежденности. Быть может, он даже начал поддаваться очарованию этого острова.

В аэропорту Палермо его ждала полицейская машина. Водителя он давно знал — это был молодой расторопный парень по имени Лео Де Мария, который сам вызвался его встретить.

Каттани был очень рад его вновь увидеть. Он помнил Де Марию как одного из самых лучших курсантов полицейского училища.

— Счастлив работать с вами, — сказал Де Мария, распахивая перед ним дверцу автомобиля.

Они выбрались на дорогу на Трапани. Близился час заката, машина мчалась среди апельсиновых, лимонных и оливковых рощ, обгоняя запряженных в повозки осликов. Комиссар полной грудью вдыхал пьянящий ароматный воздух. И думал о судьбе этого райского края, слава о котором идет по всему миру, но — увы! — не благодаря его природным красотам. Сицилия стала символом, именем нарицательным из-за орудующей там зловещей, кровавой организации. Спрута, тянущего во все стороны свои страшные щупальца. Каттани предложил полицейскому сигарету.

— Ну как идёт жизнь, парень?

— Вся жизнь в работе, дорогой комиссар. Днем и ночью. Война продолжается.

— Да, настоящая война... А за что ухлопали Маринео?

Полицейский пожал плечами, словно выражая покорность судьбе.

— Загадка. Вчера я нес ночное дежурство в автопатруле в районе порта. Около одиннадцати вечера там началась ужасная поножовщина. Я пытался связаться по телефону с доктором Маринео. -В кабинете его не было, дома тоже. Тогда я стал звонить его помощнику Альтеро. Никакого ответа. Не удалось разыскать и его.

Каттани уже взял расследование в свои руки. Голова у него работала быстро. Точными вопросами он старался воссоздать общую картину.

— В котором часу Маринео ушел из полицейского управления?

— Я его не видел, но обычно он уходил около половины девятого. Альтеро же задержался допоздна. В десять он наверняка был у себя, я еще не уехал на патрулирование и снял трубку, когда ему позвонили. Женский голос. Я переключил телефон на его кабинет,

— И что потом?

— Как только он закончил разговор, сразу же уехал.

— Ты знаешь, что за женщина ему звонила? — спросил Каттани.

— Нет, понятия не имею.

— Ты, наверно, заодно с любовницей Альтеро, — пошутил комиссар.

— Вы меня за сводника принимаете?

Каттани некоторое время сидел молча, устремив взгляд на мелькавшие за окном темные силуэты деревьев. Нервы у него были натянуты как струна. Как всегда, когда он по-настоящему погружался в расследование какого-нибудь запутанного дела.

— Послушай-ка, — он вновь обратился к подчиненному, не отрывая взгляда от деревьев, — а ты не заметил что-нибудь особенное в голосе этой женщины?