Спрут 6. Последняя тайна - [35]

— Ну а что потом? — спросил Ликата.

— Потом — каждый сам по себе! — ответил Тано.

— Сам по себе… — беззвучно повторил Давиде.

Покопавшись пару часов в фондах специального хранения Исторического архива, Сильвия сделала важное для себя открытие и теперь, вернувшись в Милан, пришла доложить о нем своему шефу. Вскоре после того, как в архив поступила работать Ирене Эспиноза — дочь того самого Эспинозы и начала заниматься «спецхраном», в дар архиву поступило большое количество документов — «фонд» некоего покойного синьора Фалаччи. По завещанию дарителя условием хранения «фонда» было не вскрывать переданные документы до 2020 года. «Фонд Фалаччи» приняла на хранение и зарегистрировала Ирене Эспиноза. И самое интересное, что никакого покойного синьора Фалаччи не существовало в природе.

— Так вы подозреваете, что это и есть знаменитый «архив Эспинозы»? — спросил генеральный прокурор.

— Не подозреваю, а совершенно в этом уверена, — твердо сказала Сильвия.

— Но как?.. Хранить такие документы в Историческом архиве?..

— Это самое надежное место. Кто же станет их искать в государственном учреждении?

— И что же вы предполагаете предпринять? — спросил прокурор.

— Немедленно вернуться в Бергамо, конфисковать этот «фонд» и арестовать Ирене Эспинозу, — решительно ответила Сильвия.

Но только Сильвия успела вернуться в свой кабинет, как было получено сообщение о гибели дочери Эспинозы. Заехавший к Сильвии Давиде столкнулся с ней во дворе прокуратуры.

— Скорее, Давиде! Едем! — крикнула Сильвия, открывая дверцу полицейской машины.

— Куда? Что опять стряслось? — спросил Ликата.

— Убили дочь Эспинозы! — выдохнула Сильвия.

У сбитого ограждения на узкой горной дороге толпилась небольшая кучка людей, в стороне стояло несколько полицейских машин, «скорая помощь» и красная пожарная машина. У подведенного к самому обрыву подъемного крана суетилось несколько человек в ярко желтых жилетах и касках. Они осторожно, не спеша поднимали со дна пропасти, зияющей внизу под дорогой, какой-то длинный белый сверток. Вверх медленно плыли на канатах носилки с крепко привязанным к ним перепеленатым, как мумия в простыню, обгоревшим телом Ирене. Это все, что осталось от той общительной, красивой девушки, которая только этим утром знакомила Сильвию с хранилищами архива. Заморосивший холодный дождь делал это зрелище еще печальнее.

— Поедем, Давиде, — сказала Сильвия. — Тут нам нечего больше делать. Надо сообщить ее отцу.

— Благодарю за то, что вы лично пришли ко мне с этим известием, — проговорил Антонио Эспиноза, обращаясь к Сильвии. — Вы самый гуманный человек из всех, кого я только знаю. — Эспиноза сидел в глубоком кресле, сохраняя внешнее спокойствие. Только голос его звучал надтреснуто, и речь замедлилась. Однако он был по-прежнему велеречив и надменен. — Я всегда любил окружать себя красивыми, редкими вещами, — продолжал он и обвел рукой гостиную — коллекцию фарфора в стеклянных горках, книги в шкафах, картины, двуликую, как Янус, куклу на маленьком столике. — Вот посмотрите на эту географическую карту на стене: на ней указан год — 1497-й; может быть, рисовавший ее наивный картограф плавал на кораблях Колумба, открывал Америку… Он изобразил противоположности в природе — то, что существует вечно и создает равновесие: приливы и отливы, восход и заход солнца, новолуние и полнолуние, штормы и безветрие… В природе все имеет два полюса… Жизнь и Смерть, Добро и Зло…

Я ожидал, что мне придется расплачиваться за причиненное зло, что может случиться нечто подобное. Все эти годы я жил с ужасом в сердце, но старался этого не показывать другим. Вы думаете легко жить, тая в себе ужас? Я надеялся искупить содеянное. Если бы Ирене удалось уехать за границу, она опубликовала бы, когда я окончательно сошел бы со сцены, собранные мною материалы, и все бы в Италии содрогнулись, узнав в какой мерзкой клоаке они живут, в каком дерьме сидят… И мы сами этому способствовали, мы тоже несем за это свою долю ответственности… А теперь, извините меня — я хотел бы остаться один. Я устал…

Сильвия и Давиде слушали старика, не перебивая, хотя эта неуместная болтовня их раздражала, так же как и лезшая в глаза большая двуликая кукла в роскошном платье. Теперь, когда он, наконец, кончил, Ликата резко спросил:

— Мы разыскиваем некоего Сантино Рокки. Он обвиняется в похищении сестры Тано Каридди — Марии. Может быть, вам известно, где он скрывается?

— Ну почему вы не хотите оставить меня в покое? — плаксивым тоном произнес Эспиноза. — Откуда мне знать? Имейте ко мне сострадание хотя бы в такой момент!

— Мне жаль вашу погибшую дочь, а не вас. Вы здесь жестикулируете, рассуждаете, а ее уже нет в живых. Нет, Эспиноза, вы не вызываете у меня абсолютно никакого сострадания, — жестко сказал Давиде прежде чем уйти.

Четыре женщины

От Эспинозы Сильвия и Давиде поехали в больницу к Марии. Мария продолжала находиться в полубессознательном состоянии. Приходя в себя начинала всхлипывать, шептать, что она не хочет больше жить, или принималась звать Тано.

Сильвия присела на край постели и стала успокаивать ее, гладить ее лицо и волосы. Ликата же вновь принялся расспрашивать Марию о случившемся.