Спросите у берез… - [11]

— Шут их знает, какая фамилия у этих штуковин, — пожал плечами староста. — А насчет уведомления о пожаре… Так я как раз собирался в волость к бургомистру, чтобы доложить непосредственно…

— Почему бургомистру, когда мы под боком? — недовольно спросил офицер.

— А как же? Через кордон мы не можем.

Действительно, к этому времени создалась довольно странная обстановка: вражеский гарнизон от Прошек был в трех километрах, а подчиняться староста должен был властям, что находились за одиннадцать километров. Дело было не только в строгом административном делении, установленном оккупантами. Путь в Латвию закрывала граница.

— Смотри, староста, поплатишься, если что соврал! — по-прежнему недоверчиво сказал офицер. Но тон его заметно смягчился.

И все-таки следствие не прекратилось. На допрос были вызваны некоторые жители деревни. Все они подтвердили доводы старосты о лесном пожаре. Герасим Яковлевич заранее предупредил их, что и как следует говорить.

Введенные в заблуждение, оккупанты вскоре уехали, а следом вернулись и виновники происшествия.

Они чувствовали себя виноватыми: могли быть серьезные неприятности. К счастью, все обошлось. Пусть и не очень гладко, но первая вылазка осуществлена. Вражеский самолет, который вполне еще мог вернуться в строй, уничтожен!

А Мишкин склад оружия и боеприпасов пополнился двумя новенькими пулеметами.

Будни

Пустых дней не было. Каждый день мы чувствовали свою причастность к тому главному, что происходит на нашей земле. Что ни день возникали испытания…

Зима выкрасила все вокруг в один белый цвет. И поля, и крыши домов, и деревья. Стройные березки почти растворились в снегу. Вьется вокруг них легким облаком белая пыль. Липнет, оседает на коре и кронах. И березки почти невидимы.

Кружится, вихрится белая пыль, заметает дороги. Осела она и на одежду одинокого путника, что идет узкой стежкой у опушки леса.

На фоне деревьев человек едва приметен. Но Аниська, хотя это и не близко, хорошо узнает любого. Так по особому скользить, едва касаясь земли, может один Василий. Кажется, что он не идет, а будто бежит, быстро и в то же время не спеша. Его походку Аниська сразу узнает.

Ах, как хочется броситься ему навстречу! Но она этого не сделает, потому что стесняется. Она будет стоять у дома, прижавшись к стене, и ждать, надеясь, что он заметит, позовет.

Желая остаться незамеченным, он идет к своему дому. И только около него оборачивается.

— Аниська?

— Я…

— Иди сюда.

В одно мгновение она рядом, с замиранием сердца ждет, что он скажет.

— Ты еще с тех пор на улице?

— Ага, — призналась девочка.

Наверное, Василий видел, как она играла с ребятами. Потому и спросил. С тех пор прошло уже около трех часов. Конечно, она только притворялась, что играла. На самом деле следила за ним все время, пока он не скрылся в лесу.

— Не озябла?

— Нисколечко.

— Мишка дома?

— Позвать?..

— Нет, сбегай-ка лучше за Женей и Маней. Потом пришлешь Мишку. Только без шума.

— Ага!

Аниська быстро повернула во двор — оттуда огородами до Жени рукой подать. С нежностью смотрит ей вслед Василий. Ловит себя на том, что нежность к этой не по годам рослой девочке у него не такая, как у старших к младшим. В той чаще всего покровительство сильного над слабым.

А Аниська не слабая. Есть в ее характере что-то уже зрелое, гордое. И не только потому, что она со всеми как равная. Есть, пожалуй, и что-то другое. Приход зрелости, превращение девочки в девушку трудно и заметить, и объяснить. Вот только перед ним она теряется…

Обо всем этом думал Василий. Вспомнился ему недавний разговор в кругу двух семей. Старшие заговорили о том, что молодежь нынче быстро взрослеет, проявляет не только свой характер, но и чувства.

Хотя и война.

— Вот только Вася ваш непробивной, — сказала Пелагея Антоновна, мать Григория. — Кажется, не выбрал еще.

— А чего ж ему выбирать? — улыбнулась Мария Петровна, — он вроде уже приметил…

Зарделась, залилась краской Аниська. Смешался и он, Василий. Выручил обоих Григорий. Обратил все в шутку:

— Коли так, то можно и заручины справлять…

Женя, Мария, а затем и Мишка появились почти одновременно. Они принесли с собой морозную свежесть, холодное дыхание улицы. Не раздеваясь, хотя в доме было тепло, прошли через кухню в зал, выжидательно посмотрели на Василия.

— Ну что там, Вася, в Суколях? — первой спросила Мария.

В этой небольшой деревушке у озера, на полпути между Прошками и Освеей, у нее жила бабушка.

— Хорошо, группа сколачивается, — ответил Василий. — Там будет наша перевалочная база. Сегодня Людвиг Геродник доставил туда сводки и даже одну газету.

— Газету?.. Откуда? — чуть понизив голос, спросил Мишка.

— Оттуда, — многозначительно ответил Василий. — Кто-то переправил Симацкому с Большой земли, а он передал нам.

Молодые люди умолкли и насторожились, ожидая новостей. Каждому хотелось услышать что-то необыкновенное, утешающее.

— Немцы по-прежнему рвутся к Москве, — продолжал Василий, — хотя потери несут огромные. Но… — Он вышел в соседнюю комнату и сразу же возвратился. — Но теперь уже всякому ясно, что не бывать этому. Вот!..

Он развернул немного помятые листы. Бросилась в глаза большая фотография. По Красной площади движутся танки, орудия, идет пехота. «Что это за газета? — подумал каждый. — За какой год?»