Спросите Фанни - [54]

Словно прочитав его мысли, Мюррей спросил, не может ли Джордж найти ему зубную щетку.

— И я бы не отказался от чашки кофе, — добавил он. — Если тебе удастся пронести ее потихоньку от медсестры.

— Пока тебе нельзя пить кофе, папа, — напомнил Джордж. — А щетку я достану. — Он слегка сжал плечо отца и вышел из палаты. Возможность сказать важные слова была упущена, и, хотя Джорджу очень хотелось свалить всю вину за это на Гэвина, он знал, что главная причина кроется в его сдержанности по отношению к отцу, когда дело касалось эмоций.

«Будь честнее, — велел он к себе. — Хватит ждать. Скажи Рут, что на самом деле уважаешь ее. Скажи Лиззи, что не можешь всегда стоять за нее горой. Скажи Саманте, что ты просто немного испугался».

И еще надо сказать отцу, что после его смерти трое его детей сохранят семейные узы.

Глава 14 Одна и одна десятая

Никто не любит лежать в больнице. Там шумно: непрестанные звонки, колокольчики, свистки, сообщения по трансляции. Никакого уединения. Микробы. Отвратительная еда. Уколы с утра до ночи.

Тем не менее Мюррей благодарил случай за возможность попасть сюда — даже притом, что в двух шагах от него лежал Гэвин Лэнгли. Здесь он чувствовал себя защищенным от своих детей: тут они не посмеют пилить его. А также не будут ссориться в присутствии посторонних, это ведь неприлично.

К тому же здесь за ним ухаживали. Мюррей вспомнил, как после рождения Лиззи врач оставил Лиллиан в больнице подольше. Мюррей тогда еще удивился, что Лиллиан не возражала: разве ей не хочется домой, в собственную постель? Чтобы быть в кругу любящих ее людей? Она ничего не сказала ему, а Мюррей только сейчас догадался: в больнице тебе приносят завтрак, обед и ужин в постель; кто-то меняет младенцу подгузники; нет голодных ртов, которые требуют еды; нет справок от родителей, которые надо подписывать; никто тебе не помешает принять душ; можно спать, сколько хочешь.

Теперь Мюррей все понял. Это приятно: не думать, что приготовить на сегодня, и не убирать за собой. Потому что, по правде говоря, в последнее время ему стало тяжело. По временам наваливалась усталость, и было трудно, например, симулировать интерес к филе лосося, которое он купил с самыми лучшими намерениями, но пережарил, откусил пару раз и выбросил остатки в мусор. Порой его озадачивала чековая книжка. Иногда он не мог понять инструкции автоответчика: надо нажать двойку или тройку?

Так что пребывание в таком месте, где не нужно контактировать с реальным миром, определенно сулило облегчение — даже если приходилось делить палату с Гэвином.

Который читал электронную книгу. Мюррей книг не захватил и жалел об этом. А Гэвин подготовился. К тому же недавно к нему приходила дочь и принесла латте. Мюррей концептуально возражал против того, чтобы платить пять долларов за кофе, но в данный момент он бы с удовольствием выпил чашечку, тем более что все, включая Джорджа, вознамерились отказывать ему в кофеине.

В конце концов из-за отсутствия книги Мюррей стал проявлять непоседливость. Джордж ушел около часа назад, чтобы присоединиться к Рут и Лиззи; они собирались заказать две пиццы и около шести принести их в больницу. Сейчас, глядя в окно, Мюррей видел, как лежащие на горах мягкие тени темнеют и превращаются перед сумерками в синие и лиловые. Дома в это время он бы помогал Бойду доить коров, думал бы об ужине, предвкушал вечер с детьми.

Наконец он не выдержал:

— Что ты читаешь?

— Кто, я?

— Ну а кто еще?

— «Сердце тьмы».[35]

Мюррей обдумал его выбор.

— Отличная книга, но тяжеловата для чтения в больнице, тебе не кажется?

— Каждый год ее перечитываю, — ответил Гэвин. — Я ужасно обрадовался, когда сняли «Апокалипсис сегодня».[36]

Мюррей знал, что Гэвин был во Вьетнаме, но тот ясно дал понять, что не любит об этом говорить. Сам Мюррей родился в 1935 году и был слишком молод для участия в войне в Корее и слишком стар для Вьетнама.[37] Когда он встречал ветеранов тех войн, то всегда чувствовал потребность извиниться, что появился на свет не вовремя.

Он не ответил на слова Гэвина и уставился в окно. Рассмотрел облако, формой напоминавшее летающую тарелку, оглядел голубую ель и решил, что океан туманным утром бывает такого же цвета. «Тоже мне, поэт», — посмеялся он над собой.

— Так что, может, тебе почитать вслух? — спросил наконец Гэвин.

— Я не скучаю, — возразил Мюррей. — Читай себе спокойно.

Гэвин отложил электронную книгу.

— Сколько тебе лет, Мюррей?

— Восемьдесят один. А тебе?

— Шестьдесят пять. — Гэвин потянулся к своей кружке с водой, такой же, как у Мюррея, с больничным логотипом. У Мюррея возникло нелепое впечатление, что они играют в одной спортивной команде.

Он сказал:

— Тебе не кажется, что ты староват для женщины тридцати восьми лет? Я говорю о своей дочери.

— Я знаю, о ком ты говоришь, — буркнул Гэвин. — Считаешь меня недоумком?

— Нет. Я считаю, что ты совершаешь неразумные поступки. На мой взгляд, это все равно как младенца совращать.

— Двадцать семь лет разницы — сущая ерунда. К тому же она прекрасно знала, на что шла.

— И на что она шла?

— Мне жаль тебе такое говорить, но мы никогда не стремились к тому, что называют долговременными серьезными отношениями.