Справный дом - [11]

— А каковы правила?

— Стодарник — это угол, который наискосок от входа, на правой руке. Входишь — и сразу на Бога крестишься. Сторона его — полдень, то есть юго-восток. Убор — древо…

Алексей Петрович, не договорив, спохватился:

— Вот что, тебе ежели про Стодарник узнать надобно, ты у Андрея выведай. Он дюже многа про это знает. А речи ведет — заслухаешься!

— Будет ему время когда со мной разговаривать… — разочарованно протянула я.

— А это как попросишь, — заговорщицки произнес хозяин.

— Ну вы мне тогда про другие места силы расскажите! — умоляющим тоном попросила я.

— Про другие можно, — примиряющее ответил Алексей Петрович. — Первые сильные места в хате — через которые в дом токи проходят. Окошки и двери. Окна — очи дома. С юга их больше всего (ясно зачем — свет в дому). Южный бок — солнышко, убор его — огонь.

— Что значит «убор»? — перебила я.

— Ну это, как тебе сказать. Убор, значица, вещество, стороне этой присущее.

— А, это как стихии в китайском фэн-шуе?

— Вроде того. Но ты про уборы тоже Андрея поспрошай, он по этим делам мастер.

— Что же это за мастер Андрей такой таинственный? — вырвалось у меня. — Его и ждут по-особому, и знает он про все на свете…

— Увидишь — поймешь, — сверкнул глазами из-под густых бровей хозяин.

Внезапно он заторопился, как будто вспомнил, что его ждет что-то важное.

— Все, доня, я на пасеку. Недосуг мне туточки сидеть с разговорами.

— Ну Алексей Петрович! Вы же обещали! — заканючила я. — А можно я с вами на пасеку? Только сбегаю за тетрадкой…

Казак посмеялся в седые усы:

— Ну, коль тебя так разобрало любознайством… Что ж, пожалуй, и приходи!

Вооружившись письменными принадлежностями, я отправилась в медовую вотчину хозяина. Застала я его за приготовлением чая.

— Пойду ульи проверю, а ты пока медку поешь, чтоб голова соображала, — хозяин надел шляпу с защитной сеткой и исчез среди деревянных ящиков на высоких ножках.

Я уселась за стол. Налив себе чаю из большого старинного расписного чайника в форме круга с дыркой посредине, я принялась уписывать за обе щеки порезанные на квадратики медовые соты. Чаевничать в одиночестве не пришлось: веселую жужжащую компанию составили мне пчелы, летающие вокруг в великом множестве. После бокала густого темного чая из чабреца, шалфея, зверобоя и еще каких-то неведомых мне трав, голова прояснилась. Вернулся, наконец, и хозяин с десятком пустых рам в руках; усевшись на скамеечке рядом, он принялся обколачивать их небольшим молоточком, проверяя на прочность.

— Ну дык, Дарья, окошки, — обстоятельно начал он. — В хате окошки — дюжа важная штука. Знаешь ведь: есть дом, а есть — домовина, гроб то ись. Дом для живого, домовина — для мертвого. А чем они друг от друга отличаются?

— Он бросил в меня быстрый, с искринкой, взгляд.

— Вот уж не знаю… Отличий столько, что в одну фразу не поместить…

— Ишшо как поместить! — пробасил пасечник. — Без окон, без дверей — вот тебе и домовина! Так что окошки только дом домом и делают. Из окошек в дом токи текут свободно, ну, и вытекают тож. А токи не только положительные, справные могут быть, но и худые, черные. Потому не всякие токи в окошки пускать можно.

— А как же отличить положительные токи от черных?

— Да очень просто, дадуня. В окна только дневной свет проникать должен, с ним всегда сила добрая приходит. А ночью токи темные, потому окошки ставнями закрывать треба, или занавешивать плотно.

Казак покрутил в руках раму, дунул в углы, крякнул:

— Добре! — и продолжил. — Окошко — не лишь для света вход. То место непростое, граница пространств. Внутри — дом, твое, снаружи — задомье, чужое. А по квадрату окна силы особые ходят, они токи наружные в дыхание дома преобразуют, в жило. Оттого энергия окна для людей губительной может быть и дюже много в окно пялиться — перемены кликать. У нас вон девки в старину, когда замуж хотели, долго-долго у окошек сиживали. Ну, девкам — можно, а который человек уже с семьей, устоялся, перед тем как в окно глядеться — пораскинь, надо оно тебе — перемены-то? Какие ишшо придуть…

Алексей Петрович помолчал, вглядываясь куда-то в невидимую мне даль…

— Ну вот я и гуторю: что в окно входит — всегда к переменам. Не к хорошим переменам, к худым. Птица влетит — к болезни, а то и вообще, к покойнику. Постучит среди ночи по раме — жди беды. Вот когда война была, часто-часто воробьи да галки в хаты через окна летали… Но беда — что птица: и ее отогнать можно. Когда лихо кругом было, знающие люди над окнами пугалки вешали, вроде огородных. Птица пугалась и в дом не летела…

Я подавила улыбку: мне такой способ «отпугивания» смерти показался до боли детским…

— Зря лыбишься, доня. Это по твоим городским мозгам такое дуростью кажется.

— Нет, ну что вы… — смущенно залепетала я. — Просто как-то по-детски это, пугалки вешать.

— Ну добре. А что ж ты не смеялась, когда я тебе про силу Креста-символа гуторил?

— Ну, крест. Крест — это мистический знак, несущий положительную энергию, отгоняющий злые силы…

— Так вот и тут тоже ж самое! Крестом ты силы невидимые прочь гонишь, а пугалкой — явленные! Птица, дурную весть несущая, увидит чучело и отпрянет, беду унесет. А чтобы горе в дом с токами не просочилось, ты окошки с молитвою закрещивай.