Спортсмены - [34]
В один из дней Люпи приносит письмо… Уже по виду португальца Алехин понял — произошло что-то страшное. В письме организаторы пишут: ввиду ультимативного требования американцев вынуждены отказаться от приглашения Александра Алехина. Как это может быть?! — не понимает в первый момент Алехин. Чемпиона мира не пускают в турнир!.. Позже в Лондоне было много споров. Вдохновляемая американцами Р. Файном, А. Денкером и Г. Штейнером группа неуместно энергичных шахматных мастеров самовольно взялась судить Алехина — его выступления в турнирах в годы войны расценили как коллаборационизм. При этом забыли об участии многих других мастеров в тех же турнирах. Когда позже той же группой было предложено снять с Алехина звание чемпиона мира и разыграть его между несколькими гроссмейстерами, список включал и Р. Файна. Смысл этого позорного судилища стал ясен.
Униженный и оскорбленный проводил свои дни в холодном номере Эсториаля шахматный король. Часто приходила мысль о самоубийстве — что мучиться, чего дальше ждать? До отчаяния доводили сердечные боли, приступы гипертонии. Покончить разом со всеми муками, пе будет больше ни физических терзаний, ни моральных.
В один из таких вечеров в дверь постучала горничная. Телеграмма… Уже первое слово наполнило износившееся сердце Алехина неповторимой радостью. Удивленная, глядела горничная на этого больного человека, с трудом сдерживающего рыдания.
Телеграмма гласила:
«Я сожалею, что война помешала нашему матчу в 1939 году. Я вновь вызываю вас на матч за мировое первенство. Если вы согласны, я жду вашего ответа, в котором прошу указать ваше мнение о времени и месте матча.
4 февраля 1946 года. Михаил Ботвинник».
В этих коротких строках была отображена любовь, которую питали к Алехину советские шахматисты, несмотря на четвертьвековую разлуку. Эта любовь к великому шахматисту выразилась впоследствии и выражается сейчас в виде гигантских турниров, посвященных его памяти, его книг, изданных огромными тиражами, в изучении его содержательных партий. Пока будут живы шахматы, будут вспоминать во всех концах земли неповторимого шахматного гения — Александра Алехина!..
Какой крик подняли те, кто хотел голосованием расправиться с шахматным королем! «Мы осудили Алехина, а русские его поддерживают. Международная шахматная федерация не разрешит проводить этот матч». Вспомнили и о федерации, а ведь только что они наплевали на ее существование, устроив самовольное судилище!
Но, конечно же, нашлись трезвые люди, приветствовавшие этот гуманный акт советского чемпиона. «Россия, как заботливая мать, поддержала блудного сына в самый трудный для него момент», — написала чешская газета, и эти строки растрогали Алехина.
Вновь признание! Ботвинник спрашивает: где играть? Что за вопрос: конечно, в Москве. Только нужно приехать на несколько месяцев раньше, привыкнуть, посмотреть все. Скольких друзей посетить! Затуманенному слезами взору Алехина мерещились Охотный ряд, Кремль…
Ботвинник — опаснейший шахматный боец! Люпи принес запись его последних партий — как умеет этот выдающийся гроссмейстер сочетать глубину стратегических замыслов с изобретательными тактическими ударами. Ничего, я еще продержусь! Важно только хорошо подготовиться в дебютах. И Люси выполняет новые просьбы — достает партии Ботвинника последних военных лет, выписывает все книги, полезные в подготовке дебютных вариантов…
24 марта 1946 года, свежим вечером Алехин вернулся с прогулки в «Парк-отель». Портье встретил его уважительным взглядом — теперь уже этот русский не был нищим. Это был возродившийся шахматный король, о нем много пишут в газетах. Оказывается, он собирается играть матч с другим знаменитым русским, да еще в Москве. С подобострастием выслушал портье распоряжение Алехина — принести утром завтрак в десять, раньше не беспокоить…
В номере уже стоял ужин. Алехин придвинул к столику подставку для чемоданов, расставил шахматные фигурки… «Чем бы сегодня заняться? — подумал он. — Посмотрю-ка я французскую защиту, вариант с жертвами пешек очень рискован. Ботвинник его отлично знает…»
Вдруг сильная, сперва тупая, потом острая боль прорезала левую половину груди. Как будто безжалостная рука схватила сердце и медленно, но с каждым мгновением все сильнее сжимала его. Подобные спазмы случались и раньше, но на этот раз приступ был особенно болезненным.
— Что это, конец? Не может быть! — закричал Алехин, но никто его не услышал: он был один, совсем один, пустынный, холодный отель молчал.
О. Лангсепп, Е. Дмитриев
КАЛЕВ XX СТОЛЕТИЯ
(Георг Лурих)
Оркестр грянул марш «Гладиатор». На арену, ступая тяжело и увесисто по свежей тырсе, шагая явно не в ногу, вышли тридцать атлетов. Арбитр, в поддевке, чесучовой косоворотке, студенческой фуражке и лаковых сапогах, остановился в центре круга:
— Почтеннейшая публика! На наш мировой чемпионат французской борьбы прибыли и записались непобедимые чемпионы…
И Лебедев одного за другим представлял зрителям цирка «Модерн» борцов.
— Непревзойденный силач века, не знающий поражений победитель чемпионов, виртуоз железной игры — Георг Лурих I.
— Постой-ка, дядь Вань, — раздалось с галерки. — Он же борется нонче в Конотопе, сам афишу своими глазами видал.
