Спокойный хаос - [116]

ее, да, вот так, разница между подрывной деятельностью и бунтом, удар волны о скалу, треск лопающегося яйца, а потом повернуть ее спиной, конечно, так хуже, но в том-то и все дело, что я хочу, как хуже, чем хуже, тем лучше для меня, да, мне хочется чего-нибудь сатанинского, перевернуть ее, с каким трудом некоторые признаются в том, что они занимаются мастурбацией, и насколько убого выглядят те, кто признаются в этом легко, в общем, она не хочет поворачиваться, но ведь секс — это, прежде всего, манипуляция, особенно во время исключительных в это время года наплывов жаркой погоды, в таком случае, мне надо обездвижить ее, Киану Ривз останавливает пули на лету, в сущности, мне однажды уже приходилось это делать, чтобы спасти ее, в сущности, что такое Ом, если не мощнейшая вибрация, да какие уж там предыдущие жизни, ежедневно видишь столько одних и тех же лиц, что однажды повстречаешь человека, и у тебя возникает такое ощущение, что ты его уже где-то видел, значит, очень даже возможно, ты его действительно где-то видел, ну вот, так, обездвижить ее и перевернуть, да знаю я все, песенка, ты меня уже предупреждала, что у меня будет только одно желание: вернуться домой, именно, три стадии психического отклонения: я на работе, а мечтаю быть на море, я отдыхаю на море, но мечтаю вернуться на работу, я на море и мечтаю быть на море, ну да, море, волнение на море, нужно крепко держать ее одной рукой, сейчас я освобожу другую руку, и задеру ей юбку, спущу трусики…

— Нет. Нет. Мне нельзя…

Что нельзя?

— Мне нельзя…

О! Нет, нет, нет. Я же сказал спустить эти тру…

— Мне нельзя…

Значит я серьезно обидел какое-нибудь весьма влиятельное лунное божество, но ведь не может быть, чтобы каждый раз, проклятье, каждый раз повторялось одно и то же: практически прямо со времен Патриции Пескосолидо мне и вспомнить-то нечего, ну да, с того момента, когда еще мы с ней одновременно потеряли невинность в квартире на улице Северано, где раньше жила ее покойная тетя, все время повторяется одна и та же история: одна и та же неистощимая река тягучей и темной крови сводит на нет мои усилия добраться до мохнатой мышки (список девушек, которым в первый раз было нельзя: Патриция, немка, с которой я познакомился в кемпинге в Палинуро; та, что завоевала третье место в конкурсе «Мисс Пунта Ала» Барбара Боттай; и та, сотрудница 4-го канала, у нее еще была до абсурда смешная фамилия, ее звали Луиза Пеше-Дельфино; естественно, Лара, можете себе представить: и даже две женщины из тех четырех, с которыми я ей изменял: Габриелла Париджи и француженка, пиар-девица, она была похожа на Изабеллу Аджани, у нее еще на языке был пирсинг, несомненно, это была самая красивая девушка из всех, на кого я когда-либо положил свою лапу). Что мне делать? Ее слова меня парализовали, я протянул было к ней руку, с намерениями сжать ее бедро, но моя рука, подобно руке Плутона в «Похищении Прозерпины», окаменела, поцелуи превратились в камни — вот почему она с таким бесстыдством взяла его в рот, вот почему была готова сосать его хоть всю ночь — у нее не было другого выхода — намерение сделать мне минет засело у нее в башке с того самого момента, как она здесь появилась — но я разрушил ее планы — а сейчас что? Что будет дальше? Повернуть назад просто невозможно, потому что тот минет уже возвратить нельзя, он упорхнул, как отрывной талон платы за проезд по автостраде, вырванный порывом ветра у тебя из рук, ускользает в опущенное стекло автомобиля, как шарик пинг-понга улетает с террасы, — что будет дальше? О том чтобы трахнуть ее, несмотря на это, не может быть и речи, это такое свинство; сделать это с по-настоящему любимой женщиной — это уж куда ни шло (список женщин, которых я любил по-настоящему: Патриция Пескосолидо, Лара), и о'кей, ладно: еще француженок, наверное, потому что они все похожи на Изабеллу Аджани, но только в исключительных случаях, и прежде всего, в тех, когда очевидно, что другая такая возможность не представится; что ж, тогда мне придется сдаться, поднять руки вверх, и на этом — все. Это было бы, бесспорно, мудрое решение, но что мне делать с моей эрекцией, все та же постоянная эрекция, она появляется у меня каждый раз, как Элеонора Симончини приближается ко мне, и сохраняется до тех пор, пока я нахожусь в ее обществе, из-за событий последних минут мой конец превратился в гранит, а события последних секунд вовсе не ослабили его напряжение — нужно что-то сделать, чтобы эрекция прошла, но что? Я должен сконцентрировать мысли на каких-нибудь препротивных вещах: на бородавках, наростах, гное, волдырях на ногах; Берлускони, держащий в руке «жучок», чтобы доказать, что за ним шпионят; лицо Превити, присягающего на верность Конституции; Пике с башкой страуса; пот Еноха; скандал «Oil for Food»[80]; бензин, цены на который растут, несмотря на падение цен на нефть; финансовых промоутеров, продающих серебряные бонды пенсионерам; «Эмрон», «Пармалат», «Алиталия», «Фиат», «Телеком»; тарифная единица, начисляемая на стоимость телефонного разговора в момент ответа вызываемого абонента; «Тим», «Водафон», «Винд», «Тре»; принудительная депортация эмигрантов-нелегалов; мост через Мессинский пролив; слияния групп, которые должны бы конкурировать между собой; власти антимонопольного комитета, которые одобрили способ, каким был выгнан Жан-Клод; предложение, которое сделал мне Терри; и еще абсурдный факт, что, ни фига не делая, я продолжаю класть в карман зарплату, — но не тут-то было, все это на меня производит противоположное впечатление: эти мысли только еще больше меня накручивают, я становлюсь все злей и злей, они придают мне сил, судя по количеству информации, промелькнувшей в моих мозгах с того момента, когда она сказала, что ей нельзя, как будто прошла уйма времени, на самом деле пробежали считанные минуты, почти ничего, даже не знаю, как это так получается, но в самом деле это так и есть, она