Спокойных не будет - [31]

— Заходите, мальчики,— сказала Анка.

В помещении оживленно зашевелились, повалили к двери. Трифон предупредил с угрозой:

— Прошу без нахальства, по одному, а то мне придется применить санкции...— Он щелкнул пальцами, и ему сейчас же подали аккордеон. Так под звуки марша мы и перешагнули порог, вступая в новый год.

Длинные дощатые столы резали глаза непривычной белизной. Их накрыли простынями. Удивляла сервировка — пестрое смешение всего того, что имелось в нашем кухонном хозяйство: тарелки разных калибров, стаканы, железные кружки, аккуратно отпиленные березовые кругляши, сырые и сочные, покрытые бумажными салфетками, а на них пирожные, конфеты, апельсины. И выстроившиеся в очереди бутылки... Стены были украшены елками, из угла в угол протянулись гирлянды разноцветных фонариков...

— Алеша, я здесь! — крикнула мне Катя.— Пробивайся сюда! — Она была одета в светлое легкое платье с короткими рукавами и глубоким вырезом на груди, точно праздновала не Новый год на Ангаре, а Первое мая в Горьком.

— Ты не застынешь, Катя? — сказал я, оглядывая ее.

— Что ты! Мне жарко. Потом у меня вот что есть.— Она набросила на плечи мягкий мохнатый шарф, спрятала в него руки.— Видишь? Теплый, как печка. И красивый. Налей мне шампанского.

С другого бока от Кати втиснулся Леня Аксенов.

— Прошу простить за вторжение, бригадир. Другой щели не нашлось, куда бы я мог пролезть. Не помешаю? Впрочем, сегодня никто никому не мешает. Что вы будете пить?

— Шампанское. Затем все остальное. А ты?

— Я бы хотел коктейль. За неимением такового ограничусь фруктовой водицей. Вас не будет шокировать фруктовая водица?..

— Это что же? Приказ генерала придерживаться сухого закона?

Леня с надменной медлительностью повернулся ко мне, сощурился насмешливо.

— Отцовские приказы на таком расстоянии практически бессильны.

Мороз Сибирский объявил в это время:

— Прошу наполнить бокалы, граждане! Не торопитесь, а то расплещете бесценную влагу. Говори, Петр!

Начальник берега встал, нарядный, сдержанно торжественный и немного печальный, улыбнулся застенчиво.

— Добрый старый год внес небольшие, но весьма существенные изменения в наших судьбах. Он перевел стрелку на нашем пути, и жизнь взяла иное направление. Проводим же с почетом этого «стрелочника» в Историю — на покой. Он никогда не исчезнет из нашей памяти!

Едва успели помянуть добрым словом год прошедший, как Трифон оповестил зычно о приходе нового года, и Петру опять пришлось встать.

— Хорошо, хорошо говори,— попросила его Анка.

— Я обращаюсь сейчас в первую очередь к своим ребятам, с которыми работал и жил в Москве и кого увлек за собой вот сюда...

— Нас вы считаете чужими? — спросил Леня Аксенов.

— Нет, не считаю. Но перед своими несу моральное обязательство. Буду рад, если все остальные присоединятся к тому, что я скажу...— Петр, держа перед собой алюминиевую кружку с шампанским, взглянул на меня, потом на Трифона, на Анку, Илью, Серегу, Васю, тронул за плечо Елену, сидящую рядом с ним.— Друзья мои, мы только начинаем обживать этот берег. Но уже кое-что испробовали. И к морозу прикоснулись вплотную, и снабжение идет по бездорожью, и широкого экрана пока нет. Мы ведь у истоков огромного начала... Посмотрите-ка туда, вперед.— Он протянул руку в сторону темного угла столовой, и все невольно повернули головы, чтобы взглянуть в том же направлении.— Вон он, город,— видите? — молодой, в огнях, с дворцами — весь берег занял! Он возьмет у нас не один год жизни, немало сил... Будут весны, осени, зимы, дожди, ненастье. Все преодолеем. Нет большего счастья, чем счастье преодоления!.. И опять я, как тогда, в общежитии, заявляю: на легкое не рассчитывайте.

— А ты нас не пугай! — негромко, но веско сказал кто-то.

— Не пугаю, но предупреждаю: неуверенных прошу разрядить обстановку, чтобы дать простор деятельным и уверенным.

— Таких не предвидится,—сказал Трифон.—Закругляйся.

Петр неожиданно рассмеялся.

— Вот люди!.. Никогда не дадут поговорить. Что ж, с Новым годом, товарищи, с новыми успехами!..— Он приподнял кружку, призывая всех присоединиться к нему, выпил до дна, сел и поцеловал Елену.

Катя Проталина тоже выпила, поставила стакан и, счастливая, с сияющими радостью глазами, повернулась ко мне.

— Хорошо-то как, господи! Алеша, можно, я тебя поцелую? Нет, ты меня поцелуй.

— С наслаждением, Катя,— сказал я и поцеловал ее.

Леню Аксенова, видимо, забавляла и сама Катя и ее чрезмерная восторженность.

— Быть может, синьорита, вы прибегнете и к моей помощи и смысле поцелуев, я пока свободный и смогу уделить вам крупицу своего внимания...

— Что ты, Леня! — Катя, смеясь, махнула на него рукой.— Тебе рано целоваться. Ты еще маленький...

Леня, откинув голову, взглянул на нее снисходительно.

— Разве вы не замечаете, синьорита, что я выше вас на целую голову? Во всех отношениях, учтите...

А застольное веселье уже набирало свою силу и размах, все забыли, где это веселье происходит, в каком здании, в каком месте. Трифон сбросил с себя кумачовый балахон и шапку, сорвал с лица паклю и, поставив на колени аккордеон, заиграл. И уже содрогнулось здание от первых пробных перестуков каблуков, уже образовался круг, и в этот круг выталкивали еще не осмелившихся плясунов. А те, что оставались за столом, произносили тосты, сепаратно, друг за друга, чокались, выпивали и целовались, клянясь в верности.