Спокойной ночи, ночь - [3]

Елены-Анеле на диване не было. Он сел на диван, переводя дух.

Он уже ничего не понимал.

Прошло много времени - он не знал, сколько. Потом он позвонил в милицию.

Они приехали быстро. Парни в какой-то странной форме, с автоматами. Он показал на диван. Диван весь был в крови. Да и сам он теперь весь был в крови.

Они набросились на него, как в кино. Скрутили, заломив руки за спину, защелкнули наручники, а потом стали бить ногами. И все спрашивали: где, дескать, где? Он не понимал, о чем они. Потом, сквозь адскую боль в затылке (огрели, видно, дубинкой), понял: спрашивали, куда он девал тело. Он не знал ответа. Но ответил, потому, что было слишком больно:

- Там, в скверике... листьями забросал...

Они повели его из квартиры. Привели в сквер, но было темно. Тогда посадили в машину и увезли.

С этого момента он полностью потерял счет времени, и не мог бы сказать, что было сначала, что - потом).

Она, Анеле-Ленка исчезла. Потом, сидя в камере, он понял это. Ее просто не было. Поэтому труп искать бесполезно. Она пришла из тьмы, чтобы разрушить его жизнь, убить его жену, сожрать детей.

Он вспомнил: однажды она сказала, что, возможно, забеременела. Он посмеялся тогда, объяснил, что пока рано делать выводы. А она знала, знала. Она смотрела куда-то в себя, она не могла ошибиться. И, может быть, после этого и наступило молчание. Да. Дальше - тишина.

(Они долго искали труп. Они его мучили там, на допросах, грозили, били, показывали фотографиями с какими-то обезображенными телами. Нет, Анеле была прекрасна и после смерти. Если только, думал он, если только она вообще жила... Пришла из молчания и возвратилась в него.

Они включали ему в глаза сильный свет и орали, вспомни, вспомни, вот это было у переезда возле такого-то полустанка, это - возле шоссе в аэропорт, вспомни хорошенько, гад, маньяк, псих ненормальный. А он глядел им за спины, тем, что мучили его, и видел Анеле - живой и невредимой. Она улыбалась и молчала, и ночь окружала ее, тьма была ее легким одеянием, и ее крыльями. Она была дитя ночи, пришедшей из тьмы).

По временам, лежа на жесткой постели, он действительно пытался вспомнить. Ему теперь стало казаться, что он спрятал ее тело. Та ночь представлялась ему калейдоскопом сумбурных, никак не связанных между собой событий. Вот он выходит из подъезда. Накрапывает дождь. Темно. Он идет через сквер к остановке и садится в троллейбус. Люди шарахаются от него. Потому, что руки у него в крови, и кровь запеклась на рубашке и даже на джинсах (это когда он вставал на колени, когда нес Анеле к дивану). Потом быстро-быстро мелькали цветные окна в огромных домах. Он бежал, будто кто-то гнался за ним. Он бежал к полосе заката - тонкой светлой полоске, исчезавшей за деревьями и домами. И черные крылья неслись над ним, били по глазам, со свистом рассекая воздух.

И вдруг он вспомнил. Да. Он не выносил ее из дома. Он сбросил ее с балкона, чтобы посмотреть, как эта кукла, эта прекрасная статуя разлетится на множество осколков.

Разлетелась. Да.

И именно тогда-то он и выбежал из дома.

(Когда его попросили подписать показания, он начал рассказывать им. Он рассказал, что Анеле, Акнел-Ленка была неживой. Она была такой хрупкой. Тонкая оболочка - а вместо крови бездонная тьма, вытекавшая лужей из маленькой дырочки в виске).

Тогда он поднял ее на руки, вынес на балкон - балконная дверь была открыта, он точно помнит, ведь было жарко - и бросил ее вниз. Бросил осторожно. Он слишком любил ее.

А потом испугался и побежал вниз, чтобы собрать осколки. Перед подъездом было темно, сидели на скамейке какие-то парни, в кустах лаяла собака. Но осколков не было. Или они были слишком мелкими, чтобы увидеть их в полутьме. Или ночь, породившая златокудрую Анеле, просто взяла ее обратно и растворила без остатка.

Он долго-долго искал их - светящиеся во тьме хрупкие осколки той, что любил больше самой жизни. Нет, больше смерти. Он ползал по траве, на пустыре, куда выводили собак. Нет, ни один лучик не блеснул во тьме. Солнце исчезло. Он убил ее, и солнце погасло навсегда.

( - Ну, этот - точно готов, - сказал кто-то официальным голосом. Даже если и подпишет - что толку? Ты посмотри на него...

И свет, бивший в глаза, вдруг погас.

Его вывели из тесной комнатки с грязными стенами, посадили в машину и долго-долго везли куда-то сквозь ночь.

Анеле, растворившаяся в ночи, была рядом. Теперь он знал это и тихо радовался. Они оставят его в покое. Она защитит его. Она простила его, давно уже простила.

Его привезли за колючую проволоку, в старый кирпичный дом с решетками на окнах. Помыли в огромной грязной ванне и дали поесть.

Ему стало теперь все равно.

Жидкий холодный гороховый суп. Он хлебает его шумно, ни на что не обращая внимания. На стенках железной миски после супа остается желтая слизь.

Он смотрит внутрь себя, и потому окружающим его взгляд кажется бессмысленным.

Суп струйкой стекает из уголка рта, потому, что он не закрывает рта, когда жует. Ему все равно.

Потом его ведут серыми коридорами, приводят в серую большую комнату, заставленную железными кроватями. Его укладывают, колют иголками и заставляют проглотить горсть таблеток. Неважно. Теперь это все - неважно.