Сплошной разврат - [49]

— Глупо думать, что из-за минутной ссоры в ресторане я пошла убивать, — обиженно сказала я. — Бред какой-то.

Трошкин запечалился, а я, соответственно, обрадовалась. Теперь я его проверяла на вшивость. Теперь его очередь выкручиваться. Если не спросит, что за ссора, я черт-те что могу подумать. А если спросит, придется продолжить разговор о покойной.

Александр Дмитриевич оказался хитрее и умнее, чем я думала. Он горько вздохнул и сказал:

— И даже с вами Света умудрилась поссориться.

Все? Разговор окончен? Дальнейшее мое упорство может быть расценено как провокация. Я тоже взяла тайм-аут, потрясла головой и придумала вот что:

— Скорее, она с вами поссорилась, Александр Дмитриевич. А со мной уж за компанию, так сказать. И из-за вас.

— Из-за меня? — Трошкин заинтересовался, и на этот раз искренне.

— Она решила, что вы заплатили мне за… как сказать-то?.. Что вы меня купили на ночь, — страшно смущаясь и почти натурально краснея, сказала я.

— Да-а? — У Трошкина отвисла челюсть. — Вот дура-то. Короче, в тот проклятый вечер Света была всеми недовольна, а все были недовольны Светой.

— Но не до такой же степени… — Я уже почти не надеялась его разговорить, и у меня действительно ничего не получилось. Он резко поднялся, указал рукой на дверь и вывел меня из кабинета со словами:

— Оставим грустные разговоры и совершим экскурсию по фонду.

Бродить по фонду вместе с Трошкиным — это, я вам скажу, совсем не то, что без него. Нас встречали улыбками, жали руки, предлагали кофе. Девушки, встреченные мной в курилке, тоже оказались ласковыми и гостеприимными, правда не сразу. Сначала они чуть не упали в обморок, увидев нас в обнимку с Трошкиным, но, пережив культурный шок, кинулись к шкафчику с напитками и вытащили оттуда банку кофе, печенье и конфеты. Я посчитала — получилось, что если Трошкин бы ежедневно обходил свои владенья и везде принимал приглашения попить кофейку, то к концу дня он обязательно скончался бы от передозировки кофеина.

Структура фонда (опуская малозначимые подразделения) выглядела следующим образом: отдел законодательства; отдел лоббирования; аналитический отдел; отдел пропаганды, отдел спичрайтеров, или, как любовно называли его сотрудники фонда, райтеров.

Меня удивило то, как Трошкин представлял меня своим сотрудникам. Почему-то он не стал говорить, что я буду прославлять их ратный труд в книге, а наврал, что намерен сделать меня своим помощником. Помощник, согласитесь, понятие растяжимое — от помощи в уборке мусора и стирке одежды до помощи мыслить и ориентироваться. Так что мои липовые обязанности представлялись мне весьма туманными. Зато сотрудники фонда, видимо, сразу догадались, о чем речь, и преисполнились ко мне почтения. За час, что я провела в фонде после отъезда Трошкина на важную встречу, мне успели посоветовать держаться поближе к (сюда можно вставить название любого из отделов) и подальше от (тот же набор), а также наговорили кучу гадостей друг про друга, поделились отношением к секретарше Марине (ядовитая змея) и к самому Трошкину (выдающийся человек с огромным потенциалом).

Наслушавшись вдоволь, я страстно захотела тишины и одиночества, где, как я наивно мечтала, можно будет обдумать сегодняшние впечатления. Однако в приемной, куда я забежала за сумкой и пачкой буклетов о фонде, меня поджидал приятнейшего вида дядечка с бородкой и в круглых старомодных очках, по виду — типичный профессор-ботаник.

— Знакомьтесь, Сашенька, — пропела Марина, внявшая, наконец, моим настойчивым просьбам не называть меня по имени-отчеству. — Семен Маркович Великович, адвокат Александра Дмитриевича.

«Лихо! — не без восхищения подумала я. — Адвокат быстрого реагирования».

— Нам нужно обговорить один завтрашний визит, — завораживающим голосом сказал Семен Маркович. — А вы, деточка, я знаю, сегодня не обедали. Так не совместить ли нам приятное с полезным?

Таких удивительных голосов я не слышала никогда. В голосе Семена Марковича было все: забота, доброжелательность, достоинство, заинтересованность, интеллигентность… Судьи, если они не глухие, просто обязаны оправдывать всех его подзащитных. Я даже представила себе картинку: входит адвокат в зал судебных заседаний и говорит: «Отпустите его, граждане судьи, он не виноват». И судьи, завороженные его голосом, отпускают, отпускают, отпускают.

— Конечно, — расплылась я в блаженной улыбке. — С удовольствием.

Дальнейшее походило на странный сон или на визит к гипнотизеру. Семен Маркович повез меня в дорогой ресторан, кормил, поил и заговаривал. Я со всем соглашалась. Мы выработали совместную тактику поведения в милиции, точнее, он ее выработал и изложил, а я пришла в полный восторг и пообещала выполнять все его инструкции. Он научил меня, как разговаривать с Васей, то есть с тем, кто меня вызывает (конечно, Семену Марковичу и в голову не могло прийти, что неприятного капитана Коновалова я называю по имени), и как его пугать, и как стоять на своем, и как… Короче, масса полезных советов.

В заключение Великович заверил меня, что давно не получал такого удовольствия от общения и что, хотя погибшую Григорчук очень и очень жалко, он все равно благодарен судьбе за нашу встречу. То есть выходило, что Григорчук задушили не зря, раз мы с Семеном Марковичем получили возможность так душевно отобедать.