Сплошной разврат - [48]

— Мариш, найди Дмитрича. Нужно срочно проплатить патриотическую линию, если мы хотим по две программы в неделю. Ребятам нужно дать немного вперед, а то все может слететь.

— Он уже едет, — ласково сказала Марина, подталкивая молодого человека к двери. — Полчаса ничего не решат, иди, Петя, иди. Я позвоню.

— Марина, могу ли я обратиться к вам с еще одной просьбой? — подобострастно пропищала я.

— Все что угодно! — заверила она. — Все что вы захотите.

Любой другой на моем месте не растерялся бы и попросил бы что-нибудь нужное. Но я, стремясь произвести хорошее впечатление, попросила всего лишь буклеты или проспекты о деятельности фонда. Марина выложила на столик перед мной стопку брошюр и красочных альбомов. Так как я с нездоровым вниманием погрузилась в предоставленную мне печатную продукцию, Марина на время перестала доставать меня своей опекой и занялась текущими делами. У нее то и дело звонили телефоны, в приемную заглядывали люди, она сама время от времени звонила и то назначала, то отменяла, то переносила какие-то встречи. Я внимательно прислушивалась, добросовестно записывала имена в блокнот и незаметно косилась на тех, кто забегал в приемную.

— Вы можете не выписывать ничего из проспектов, — посоветовала мне Марина, заметив, что я что-то пишу. — Возьмите их себе.

— Спасибо, но мне так удобнее.

За час сидения в приемной деятельность фонда «Наша демократия» стала мне ближе и понятней. Нет, не все слова из птичьего языка здешних обитателей я смогла перевести на русский, но общий смысл происходящего начал проясняться. А тут и Трошкин появился.

Я сидела в углу за дверью, и сначала он меня не заметил.

— Солнце, — обратился он к Марине на ходу. — Мне воды, кофе и график на завтра. И тезисы двух ближайших эфиров.

Марина сделала ему большие глаза и тут же скосила их в угол на меня.

— Сашенька! — С делового тона Трошкин лихо перескочил на мягчайше-сладостный. — Уже работаете? Нет, нет и нет. Прошу ко мне.

Он, широко растопырив руки, подошел ко мне, обнял за плечи, окатив меня волной модного аромата подгнившей дыни, поцеловал в щеку. Действительно, к чему лишние церемонии? В конце концов, мы знакомы уже три дня и можем считаться старыми друзьями.

Перед дверью его кабинета я почему-то оглянулась. Марина смотрела мне в затылок тем же ледяным взглядом, с которого началось наше знакомство.

Я поежилась и быстро опустила глаза, а когда рискнула посмотреть на Марину опять, она уже ласково улыбалась. «А этой-то что я сделала? — с тоской подумала я. — Или… когда босс называет свою секретаршу «Солнцем» — что это означает?»

Ответ мне предстояло узнать гораздо позже.

Я опускаю разглагольствования Трошкина о фонде, тем более что ни слова правды в его повествовании не было. Гораздо интереснее оказался разговор о недавних печальных событиях в пансионате «Роща». Рассудив здраво, я пришла к выводу, что ничего подозрительного в моем интересе к убийству Григорчук он усмотреть не сможет, скорее наоборот. Пережив столь серьезный стресс и оказавшись в числе подозреваемых, я просто не могу не думать о происшедшем. И на втором часу нашей беседы, мое участие в которой ограничивалось четырьмя словами: «Да», «Хорошо», «Конечно» и «Несомненно», да и те я вставляла лишь изредка, так вот, на втором часу беседы Трошкин решил все-таки выпить кофе и съесть бублик, что дало мне возможность вклиниться:

— Завтра я, к сожалению, прийти не смогу, — сообщила я скорбно. — Меня вызывают на Петровку.

— Господи, какой же я идиот. — Трошкин смачно хлопнул себя ладонью по лбу. — Я же, когда ехал сюда, собирался начать с чего? С того, чтобы предложить вам своего адвоката. Очень хороший адвокат, поверьте, Сашенька, входит в десятку лучших в России.

— Вы полагаете, мое положение так серьезно? — Я испуганно вжалась в кресло.

— Нет, боже мой, конечно, нет. Но у меня есть железное правило — ни в милицию, ни в прокуратуру без адвоката не ходить. Себе дороже. А уж вам… Я представляю, как непривычно такой милой нежной девушке беседовать с тамошними мужланами. Поверьте мне, удовольствие сомнительное.

Я поверила и потупилась. Неловко напоминать Александру Дмитриевичу, что я три года проработала в отделе происшествий «Вечернего курьера». Соответственно, и с мужланами из милиции и прокуратуры общалась с подкупающей регулярностью. Но если я не напомню о столь некрасивом факте своей биографии, он точно насторожится.

— Спасибо, Александр Дмитриевич, — вздохнула я. — Но слухи о моей нежности сильно преувеличены. А уж в милиции я бывала столько раз, что и сосчитать не смогу. Я же была криминальным репортером.

Трошкин быстро и остро глянул на меня, и я похвалила себя за правильную тактику. Мы по мелочам не врем, только по-крупному.

— Так адвоката берете? — Трошкин смотрел в сторону, глаза отворачивал. Опять проверка на вшивость?

— Если не очень дорого… — промямлила я.

— Я вас умоляю! — обрадовался Трошкин. — Саша! О деньгах речь вообще не идет. Я вам помощь предлагаю.

— Спасибо, Александр Дмитриевич. Мне очень неловко, но… — Я кивнула в знак согласия.

Трошкин так очевидно повеселел, что меня перекосило. Но спрашивать, зачем ему приставлять ко мне своего адвоката, я, разумеется, не стала. Мне хотелось продолжить разговор об убийстве, и я его продолжила, хотя Трошкин вовсе не горел желанием ковыряться в этой теме.