Сплоченность - [138]

Но что он, кроме лжи, может еще сказать? Ничего. И все-таки закричал. И закричал только потому, что не выдержал побоев, испугался.

— Ну, говори, — с надеждой произнес Рауберман и опустил пистолет.

Космач понуро стоял у стены, он переводил дыхание и ладонью стирал с лица кровь. Напротив него застыли Рауберман и Гопке. Они ждали сведений, но вместо них услышали вдруг мощный гул самолетов и затем близкие взрывы.

Рауберман и Гопке бросились к окну.

Очнувшись, Надя шевельнулась, приподняла голову и стала вслушиваться. «Неужто наши?..» — подумала она и, чувствуя, как сильно забилось сердце, с трудом встала на ноги.

Шум самолетов вывел и Космача из оцепенения. Он отшатнулся от стены, выпрямился и насторожился.

Где-то на Зареченской улице снова прогремело несколько взрывов. Дом тряхнуло, зазвенели стекла, с потолка и стен посыпалась штукатурка. Гопке выбежал из кабинета. Стука дверей не было слышно: их заглушила новая, еще более мощная волна взрывов. «Бьют по мотобатальону и по складам», — пронеслось у Раубермана в голове. Ему хотелось выбежать из кабинета, но он боялся, что уже поздно, что до блиндажа не добежит. Прислонившись к простенку, он с ненавистью смотрел на Надю и Никодима, которые теперь смело стояли посреди комнаты и с торжеством и надеждой глядели на улицу. Если бы эти люди не были ему больше нужны, он тут же выпустил бы им в лицо все пули из пистолета. Но они нужны еще, особенно этот бородач, который наконец не выдержал, сдался. Из него он вытянет немало сведений, а потом и от нее, от этой упрямой девки, легче будет добиться признаний. А развязать ей язык надо обязательно, потому что она, наверное, больше знает, чем бородач. Нет, клубок он распутает. Вот окончится бомбежка, и тогда он снова возьмется за дело, и возьмется более решительно.

Взрывы гремели в разных концах города. Прислушиваясь, Рауберман нервно покусывал губы, прикидывал: «Бомбят район аэродрома… казармы у парка… штаб полка… автомастерские… Самые важные объекты. Кто дал им такие точные сведения?..»

Через несколько минут самолеты прекратили бомбежку, но открыли пулеметную стрельбу. Один из них вдруг зарокотал где-то совсем рядом с домом жандармерии. Рауберман испуганно втянул голову в плечи и сполз вдоль стены на пол.

Самолет прогремел над улицей и, слышно было, стрелял уже где-то над центром города. Тогда Рауберман, довольный, что беда миновала, подскочил к Наде и Никодиму и, размахивая пистолетом, прокричал:

— Все! Напрасно радовались! Сейчас продолжим разговор!

В комнату влетел адъютант. Уставившись на Раубермана, он не то с удивлением, не то с восхищением спросил:

— Вы были здесь?

— А где же? Я ведь не то, что мой адъютант, — с ноткой гордости в голосе ответил Рауберман и приказал: — Альберта сюда!

Адъютант вышел. Вскоре на пороге появился солдат. Увидев его, Надя вздрогнула. Это был тот долговязый сутулый палач, который каждый раз до беспамятства избивал Поддубного.

— Где партизаны? Говори! — крикнул Рауберман Космачу и, взглянув на Надю, прибавил: — А ты смотри, как будем его бить, если не признается. И тебе будет то же…

— Не пугайте! — гневно блеснула глазами Надя и, став рядом с Никодимом, крикнула: — Бейте сразу обоих! Стреляйте!

— Дитятко ты мое, дитятко! — растроганно прошептал Никодим и дрожащими пальцами погладил Надю по плечу.

Рауберман, удивленный мужеством этой девушки, свирепо крикнул Альберту:

— Бить! Бить!

Но тот словно не слышал приказа: он испуганно смотрел в окно — откуда-то со стороны Заречья приближалась сильная автоматно-винтовочная перестрелка. Услышал стрельбу и Рауберман и тоже застыл в настороженной позе.

— Партизаны! — показался в дверях адъютант и исчез.

Рауберман подбежал к окну, но сразу же отшатнулся: по улице вихрем неслась группа конников с красными нашивками на шапках и на ходу стреляла из автоматов. Рауберман видел, как из блиндажа по ту сторону улицы выскочили его денщик и Гопке, они пытались скрыться за домом, но были скошены автоматной очередью.

Вслед за конниками на улице показались пешие партизаны. В комнату шквалом ворвалось «ура». Альберт выскочил в окно, выхватил из кармана пистолет и, притаившись за углом дома, начал стрелять в партизан. Рауберман оглянулся на Надю и Космача и вздрогнул — они шли на него.

Он отскочил назад и выстрелил. Надя покачнулась, схватилась за левую руку, но продолжала идти. Космач замер. Сейчас фашист выстрелит в него. Если он, Никодим, хочет жить, он должен сбить с ног этого людоеда и обезоружить его. Космач рванулся вперед и схватил Раубермана в тот момент, когда он во второй раз выстрелил в Надю. Она упала — это Космач хорошо видел, когда сцепился в поединке с фашистом.

Руки Космача были крепкие и хваткие, как клещи. Ему приходилось иногда поднимать такие тяжести, что многие только диву давались. Сейчас, охваченный яростью, он чувствовал в них неизмеримую силу.

Схватив Раубермана за руку, он так сжал ее, выворачивая, что тот, вскрикнув, сразу же выпустил пистолет. Окрыленный этим успехом, Космач стал еще более решительным. В одно мгновение он схватил Раубермана за горло и, прижав к стене, начал его душить.