Спитамен - [166]

Ему же, Фарасману, не хватило мужества сказать Искандару: «Нет, не буду я платить тебе дань!..» Во имя чего тогда он претерпел столько неудобств по дороге в Мараканду и обратно? Чтобы лицезреть сына Бога Искандара Двурогого? Никаких рогов у него на голове не оказалось. Зато теперь плати ему ежегодно пятьсот талантов, обеспечивай лошадьми, зерном! Кроме этого, нужны еще и подарки. А царю абы чего не подаришь…

Самое ужасное, что Фарасман вступил в сговор с Искандаром как раз в то время, когда Согдиана объята пламенем войны и неуловимый Спитамен со своим войском наносит юнонам все более ощутимый урон. Если он прослышит, что Фарасман побывал у Искандара с челобитной, подвергся у него неслыханным унижениям, водрузил, как говорится, себе на голову ногу царя, то может объявить его вассалом Двурогого, а значит, своим врагом. Кто знает, может, ему, Спитамену, уже все известно. «Скорее бы уж пересечь эту огромную страну и уйти из пределов Согдианы!..» — подумал Фарасман, смотря в маленькое оконце, в которое залетали редкие снежинки. Вскоре все вокруг побелело. В пустынном однообразии не на чем было задержаться взгляду, и его потянуло ко сну, веки потяжелели. Он взбил кулаком подушку, улегся, поджав ноги, натянул до плеч меховую доху и начал засыпать, как вдруг донесшийся снаружи шум заставил его вздрогнуть. Раздавались возбужденные голоса и крики воинов, ржанье и храп коней. Не посмело ли напасть на караван какое-нибудь враждебное племя? Шах не без опаски выглянул в оконце. Оказывается, воины окружили на лошадях невесть как очутившуюся возле дороги лису. Рыжая металась во все стороны, пытаясь вырваться из круга и рискуя быть затоптанной копытами коней. А воины, подзадоривая друг друга, целились в нее из лука, упражняясь в стрельбе. Весь пятачок был утыкан стрелами; и бедному зверю все труднее становилось лавировать между ними.

Шах прижал руку к сердцу, пытаясь унять его, и, задернув шторку, прислонился к войлочной стенке. Донесся громкий крик, одновременно вырвавшийся из множества глоток: кому-то, видно, удалось пригвоздить лису к земле. Хоть какое-то развлечение. Шаху бы их заботы…

В стране, где нет мира, путников подстерегают всякие неожиданности. Юноны, правда, для шаха не представляют теперь опасности. У него имеется пропуск с печатью самого Искандара. А подвергнись его отряд нападению со стороны какого-нибудь степного кочевого племени, что для них его пропуск?.. Они не признают никаких авторитетов. Было бы что грабить. А обобранных до нитки путников обычно лишают жизни, дабы не осталось свидетелей. Правда, шаха с его визирями охраняет более полутора тысяч вооруженных всадников. Каждый из них, что тебе дэв, — ударом меча разнесет в пух и прах скалу. И около сотни слуг, прислуживающих в пути, тоже умеют управляться и с копьем, и с кинжалом. И все же неспокойно на душе у шаха. Голова, наверное, от этого и разболелась. А может, от беспрерывной тряски?.. Солнце не видать, трудно определить время. Но, кажется, пора обедать.

Шах высунулся, раздвинув полог, и велел остановиться на привал.

Между двух холмов, где не разгуливал ветер, поставили белый шатер, снаружи кожаный, а изнутри утепленный мехом, устлали войлоком пол и разложили подушки. После этого сопроводили шаха туда, поддерживая под руки.

Собрав сухой травы и колючек, в изобилье растущих вокруг, развели напротив шатра костер. И пока в большом казане, подвешенном на треножнике, варилась еда, шах, сидя за дастарханом, вел беседу с визирами. Когда был подан бешбармак, шах, жадно вдыхая дразнящий аппетитный запах мяса, потребовал, чтобы принесли мусаллас. А когда отведали мусалласа, шаху и его окружению захотелось послушать песни. Фарасман жить не мог без музыки и песен, а посему, куда бы ни отправлялся, на день ли, месяц ли, непременно брал с собой придворных музыкантов и певца.

В костер подбросили побольше топлива, раздвинули пошире полог шатра, чтобы в него проникало тепло. Расположившиеся вокруг костра музыканты играли, певец пел, поднося ко рту пиалу, регулируя ею голос. Было уже далеко за полночь. Везиры, заметив, что шах начинает клевать носом, пожелали ему доброй ночи и покинули шатер. Слуги помогли ему раздеться, укрыли одеялами, подоткнув под бока, и тихо удалились, опустив полог и не заметив, что под полукруглым сводом скапливается беловатый, как туман, дымок, и не поняв, отчего это у них так сладко кружится голова, а в теле такая легкость, что хочется взлететь.

Сколько шах проспал, ему не ведомо. Проснулся он оттого, что стал задыхаться. Постель под ним раскачивается, да так, что его швыряет из стороны в сторону. Неужто они едут? Разве он распорядился об этом?.. И темень такая, хоть глаз выколи. Хотел потянуться к оконцу, чтобы раздвинуть шторки, — рукой шевельнуть не может. Попытался кликнуть кого-нибудь — голос пропал. И скулы судорогой свело. «Что это со мной?.. — испугался он. — В колодце, что ли, нахожусь? Или это смерть так подбирается к человеку?..» Послышались голоса. Прислушался. Однако топот копыт мешал разобрать, о чем беседуют едущие рядом всадники. «Похоже, не мои люди… — подумал он, и его объял ужас. — Со мной что-то стряслось!.. О Покровитель вселенной, помоги, пусть все завершится благополучно!..»