Список на ликвидацию - [59]

Он усмехнулся мне и выехал на главную улицу.

Я продолжала сердито на него смотреть, разворачивая бургер. Очень мне не хотелось пытаться его съесть, пока мы вели этот разговор, но надо что-то в себя запихнуть до того, как мы приедем к Эдуарду и Олафу. Вот видеть Олафа на пустой желудок мне определенно не улыбалось. Нужна будет вся сила, которую я смогу собрать.

Я попыталась решить, не разозлиться ли на него всерьез, и если да, то почему? Потому что я чувствую себя виноватой перед Синриком, и это заставляет меня огрызаться, когда речь идет о нем.

Бургер я съела, не почувствовав вкуса, и подумала уже в который раз, что же, черт побери, делать с Синриком?

— И это все? — удивился Бернардо. — Больше ничего не скажешь? Раньше тебя легче было завести.

Я глотнула колы и прожевала ломтик картошки.

— Ты что, хочешь поругаться?

Он улыбнулся:

— Ну, не всерьез. Просто забавно тебя поддразнивать.

Я ела жареную картошку, зная, что это сплошной жир с солью — наверное, потому она такая и вкусная. Почему столько есть вредных вещей таких вкусных?

Он глянул на меня, потом опять на дорогу:

— Либо тебе всерьез нравится этот мальчик, либо он тебя по-настоящему достает.

Я вздохнула, поедая жареную вкусность и пытаясь не горбиться на пассажирском сиденье. Очень мне не хотелось вести этот разговор с Бернардо, но он впервые встретил Синрика тогда же, когда и я.

— Ты же одновременно со мной его увидел, Бернардо. Он был девственник, потому что белый клан подобен всем прочим кланам: главное — чистота крови, а их королева Бибиана любит, чтобы мужчины у нее были моногамны.

— Потому что мужа своего она заставляет быть Моногамным с большой буквы и не может требовать от главного вампира Вегаса того, к чему не принуждает своих тигров.

— Ага, — ответила я. — И еще: бывает, что молодой оборотень при первом оргазме не может удержаться от превращения и съедает партнера.

— А у синего мальчика как насчет самоконтроля? — спросил он.

Я пожала плечами, подчеркнуто на него не глядя.

— Нормально. И не надо его так называть, у него есть имя.

— Синрик — для семнадцатилетнего мальчишки вроде как не настоящее имя, — сказал Бернардо.

— Он себя называет сокращенным.

— Рик?

Я покачала головой.

— Других сокращений нет, — сказал Бернардо.

— Есть.

Он стал вливаться в поток. Очевидно, скоро мы доедем до съезда с дороги. Я не особенно обращала внимание на то, где мы, и город не очень хорошо знала.

— Так как он себя зовет?

Я что-то промямлила в ответ.

— Как?

— Ладно, Син. Он любит, когда его называют Син[5].

Бернардо расхохотался, запрокинув голову и широко разинув рот.

— Ага, ага. Смейся, смейся. Смехунчик.

Отсмеявшись, он сказал:

— Анита, это слишком хорошо. Слишком просто.

— Я пыталась его отговорить, но его кузена Родрика называют Риком, и он считает, что имя занято.

Он засмеялся этим чисто мужским смехом.

— Син. Ты трахаешь семнадцатилетнего мальчишку по имени Син. Ну и ну. Когда мы с тобой познакомились, ты была как королева-девственница. Такая недотрога, и вот — смотри ты…

— Слушай, заткнись. И без того тошно.

Он посмотрел на меня, пережидая поток машин, чтобы выехать.

— С чего бы это? Ну, молодой он, так что?

— Ты сам сказал, он был шестнадцатилетний. Я его девственности лишила, Бернардо.

— Ты была подчинена воле Темной Мамаши, и Синрик тоже.

— И еще примерно четыре тигра-оборотня. Не должен первый раз происходить в наведенной вампиром оргии. Но так вышло.

— Не твоя вина, Анита. Я был в Вегасе. Тебе повезло, что осталась живая. И тиграм тоже.

Я пожал плечами и остаток еды сложила в пакет. Желудок сводило узлом, и еда казалась не совсем уместной.

— Ну, на этот раз им выжить не удается.

— И не твоя вина, что Темная Мамаша пустила вампиров по следам тигров.

— Может быть.

— Слушай, засунь эти католические комплексы вины подальше куда-нибудь.

— В смысле?

— В смысле делай то, что надо делать, и старайся получать от этого удовольствие. Как все мы.

— Ты же сам стал меня подначивать насчет Синрика.

— Я думал, ты меня пошлешь ко всем чертям, как обычно. Не думал, что ты позволяешь себе по этому поводу переживать. Если бы знал, что так, не стал бы поднимать тему.

— Что ж, спасибо.

Я отвернулась к окну, глядя на узкие улицы, по которым мы сейчас петляли.

— А чего ты так переживаешь?

— Ему семнадцать.

— Значит, восемнадцать будет в следующем году.

— Он еще школьник, Бернардо. Жан-Клод — его опекун по закону и обязан был определить его в школу. Он, блин, приходит домой и уроки делает, а потом залезает в кровать за сексом. Мне это чертовски дико.

Он замолчал, пробираясь по все более узким улочкам.

— Ты даже не спросила, куда мы едем.

— К Эдуарду.

— Да, но мы не в полицейский участок едем, и ты даже не спросила почему. — Он покосился на меня. — Тебе же всегда надо быть в курсе всего, что делается. Почему ты не спрашиваешь?

Я подумала над вопросом и ответила:

— Не знаю. Такое ощущение, что это не важно. В смысле, я полагаюсь на тебя, полагаюсь на Эдуарда, даже на Олафа полагаюсь — в смысле работы. Я в смысле себя на него не полагаюсь.

— И не надо.

— О'кей. Мы едем на место нового преступления, или что?

— Ты спрашиваешь, но так, будто тебе все равно, будто это совершенно не имеет значения. А для тебя все имеет значение, Анита — это одна из твоих и восхищающих, и раздражающих черт.