Список Мадонны - [94]

* * *

Часом позже Витторио Аргуенте аккуратно дописал последнюю букву текста и откинулся на спинку стула, чтобы полюбоваться своей работой. Он был горд своим мастерством, во всем Риме никто не мог писать так похоже на прекрасный элегантный каролингский минускул. В нем и намека не было на лишенные единого стиля манеры письма, которые все чаще и чаще прививались в Риме чужестранцами. Он встал, поправил рясу и окинул взглядом комнату. В ней царил беспорядок. Не было гармонии. При папе Гонории все было по-другому. Следующие несколько минут он провел в суете, наводя порядок в этой почти лишенной мебели комнате, после чего снова вернулся к своему письменному столу. Теперь здесь не осталось никаких следов его работы, если не считать стопки свидетельств. С ворчанием он взял эти документы и, тихо закрыв за собой дверь, вышел во двор.

Под свинцовым небом все еще сильно пахло дождем, когда он шел по шатко уложенным булыжникам в квадрате двора. Он был бы осторожнее с этими опасными булыжниками, если бы все его внимание не было обращено на то, чтобы не попасть в лужу. Поэтому он ступал, высоко поднимая ноги, как огромный черный аист. Внезапно его нога соскользнула, и он упал головой вперед, при этом свидетельства разлетелись на мокрые блестящие камни. Ворча про себя, с отвращением глядя на запачканный стихарь, он наклонился, чтобы собрать свидетельства. И тут с ужасом заметил, что одна страница вылетела и упала на тот край булыжника, где собралась дождевая вода. Затем он увидел размытый текст. Не важно, что почерк был ужасным и что писал не мастер. Возможно, это был монах-доминиканец. Может быть, это был один из тех несчастных фанатиков, которые даже сейчас в своих проповедях подстрекали к мятежу в Германии и которые, будь их воля, превратили бы христианский мир в земной рай для нищих.

Витторио едва взглянул на текст, поскольку слезы вины и огорчения уже собирались в его карих глазах. Мокрый голубиный помет, прилипший к странице, был более чем святотатством. Это был акт гнусного осквернения. Рука дьявола. Витторио оглянулся по сторонам, собрал разбросанные бумаги и побежал без оглядки, не обращая внимания на брызги пачкавшей его грязи.

К счастью, в небольшом помещении для переписывания рукописей никого не было. Даже в этот сумеречный полдень было достаточно рассеянного света, чтобы Витторио смог убедиться, что повреждение гораздо сильнее того, что ему показалось вначале. Налипший помет запачкал целую строку текста. Что было делать? Надругательству не надлежало находиться среди святынь библиотеки. Но в то же время изъятие или уничтожение документа, сопутствующего свидетельству священного труда канонизации, было равно невозможно, даже если этот документ был составлен доминиканцем. С дрожащими руками Витторио опустился на колени, моля Бога о напутствии.

Намек на то, что следовало делать, он нашел во фразе из Писания: «И если глаз твой соблазняет тебя…»

Он встал и осмотрел столы: пюпитры, чернильницы, отточенные перья, пемза, мел, линейки и… ножи. Он выбрал из них самый острый и, приложив линейку, чтобы не сорвалась рука, аккуратно отрезал испорченную часть листа вместе с целой строкой текста. Несколько движений пемзой, и на пергаменте, изменившемся в размерах, не осталось никаких следов. Витторио виновато посмотрел на лежавший на полу обрывок со строкой, испачканной птичьим пометом.

Ободряющие мысли летели впереди него. Бог поймет. Эта ссылка не могла быть важной. Это был последний, а значит, наименее значимый документ. Птичьим испражнениям нет места рядом с богословскими трудами. Эта бумага всего лишь что-то незначительное, связанное с каким-то скандальным доминиканцем. Последняя мысль улучшила его настроение. И он уже почти с улыбкой на лице вложил страницу в одно из свидетельств. Он был уверен, что она выпала из свидетельства покойного монаха по имени Родольф. Теперь на ней было две строчки вместо трех. После этого он запечатал свидетельства и поставил их в специальное место в глубине библиотеки, за материалами, связанными с этим нищим из Ассизи. Григорий и его канонизировал. «Возмутители спокойствия, фанатики, — ворчал он. — Они все заодно».

Выйдя во двор, он бросил злосчастное свидетельство содеянного им в лужу. И размял его своей маленькой ногой в мокрую мягкую массу.

Глава XI

Ватикан, 4 октября 1838 года

Залу Реджа иногда называют святая святых Ватикана. Значительнее ее — только капеллы Сикстинская и Паолина, а также одна из двух частных церквей, сберегаемых для его святейшества. Но этим утром кардинал Луиджи Ламбрусчини едва ли был способен заметить ее величие. Обычно он задерживался, насколько это было возможно, перед висевшими там картинами, долее всего останавливаясь, будучи привлеченным чувством и силой, перед Мадонной, написанной несравненным доминиканцем Фра Анжелико, или любовался сложностью рисунка и цветом фресок Джорджо Вазари. А этим утром он получил привилегию увидеть то, что удавалось немногим. Слезы накатились на глаза, когда он смотрел на то, как его святейшество благословлял восковые ладанки, изготовленные монахами-цистерцианцами из храма Пресвятого Креста Иерусалимского. Они будут розданы верующим, и блажен тот, кому удастся получить такой медальон, поскольку их больше не будет до следующей церемонии Agnus Dei.