Список Мадонны - [91]

Прежде чем продолжить Мартин глубоко вздохнул.

— Я не мог стрелять ни из какого оружия этой рукой. Даже если бы я был у той фермы, о которой вы говорили, я не смог бы совершить того, о чем говорил этот свидетель. Каждый из тех, кто был с моим братом в тот день, мог бы…

Мартин замер. Один из членов трибунала, толстый краснолицый капитан, держал перед собой лист с примитивным рисунком. На нем была изображена виселица, с которой свисало вытянутое тело с головой в форме моркови и сильно деформированным лицом. От лица шли овалом обведенные слова, написанные по-французски неграмотно: «Что-то жмет воротник. Мне трудно дышать». Потом рисунок перешел к офицеру, сидевшему рядом с толстым. Его тихий смех был слышен всему суду. Только председательствующий судья, казалось, ничего не заметил, он сидел и смотрел в никуда. Рисунок переходил под столом из рук в руки. Еще больше ухмылок и хихиканий смешалось с восклицаниями гнева одиннадцати подсудимых, стоявших с выражением ужаса на лицах за ограждением. Один на скамье подсудимых, Мартин, поник головой.

* * *

Суд закончился 21 января, а тремя днями позже подсудимых снова доставили во Дворец юстиции, чтобы получить решение суда и заслушать вынесенный им приговор. Все так же с руками в наручниках их по одному ввели в небольшую комнату и поставили перед тремя судьями-адвокатами, сидевшими за столиком с двумя вооруженными солдатами по бокам. Хотя у него не было никаких иллюзий по поводу того, что должно было произойти, Мартин все же вновь почувствовал знакомый холодок страха, когда один из судей поднялся и нараспев произнес слова, которые ставили последнюю печать на его жизни:

— Мартин Гойетт подлежит быть повешенным за шею до смерти в такое время и в таком месте, которые будут одобрены его высокопревосходительством генерал-лейтенантом, командующим в провинциях Верхняя и Нижняя Канада и администратором указанных провинций.

Среда, 13 февраля 1839 года

Оба приговоренных за час не произнесли ни слова. Они лежали на койках. Тишину иногда нарушал кашель де Лоримьера или шуршание простыней Мартина, когда он беспокойно ворочался в темноте. День был долгим и тягостным, Мартин вздохнул с облегчением, когда дверь камеры закрылась на ночь.

Он прижал икону к груди. Она блестела в темноте.

— Шевалье, вы не боитесь умереть? Повиснуть на веревке со сломанной шеей, это вас не пугает?

Де Лоримьер тихо ответил из темноты:

— Нет. Это произойдет очень быстро. Глаза откроются, я отойду с миром и увижу Бога.

— А каким вы его увидите? И кого вы еще узнаете?

— На кого он будет похож, я не знаю. Он будет светлым и наполнит меня всем, чем я хочу. Там будут другие. Узнаю ли я кого-нибудь — это не важно, но мы все будем весело смеяться, поскольку увидим Бога.

Мартин поднялся и поднес Мадонну к койке де Лоримьера.

Сначала де Лоримьер не заметил ее, а когда увидел, то воскликнул:

— Боже мой, Богоматерь! Где ты прятал ее, Мартин?

— Она принадлежала человеку которого я люблю.

— Подойди сюда, Мартин. Поставь ее вот тут. — Он указал на низкую полку, где они держали продукты для приготовления пищи. — Мы можем помолиться перед ней вместе.

— Я не могу больше молиться, шевалье. С тех пор как дядя Антуан рассказал мне о своих сомнениях, я начал думать о тех словах, которые я напрасно тратил в молитвах. Впрочем, я думал об этом и до того. Я все еще не понимаю многих вещей. — Он повернул икону к себе. — Она сделана из сплава олова со свинцом, шевалье. Если мы знаем, кто есть Бог, то почему молимся металлу?

Де Лоримьер перекрестился так, словно отгонял эту ересь, но ответил успокаивающим, понимающим тоном. Он взял икону у Мартина.

— Она сделана из металла, но представляет Пресвятую Деву, поэтому, когда мы молимся ей, мы молимся Деве Марии через это рукотворное подобие. Для меня она душа Мадонны. — Де Лоримьер более думал вслух, нежели спорил.

Мартин упорно продолжал:

— Всегда?

— Нет. Только тогда, когда я молюсь ей.

Мартин взял икону обратно.

— Оловянная Мадонна делает настоящую Мадонну подлинной? Вот так, сама по себе прибавляет реальности вере? Мне трудно это принять, шевалье.

— Но ты должен это сделать, Мартин. Вера предписывает делать то, что протестанты, а вместе с ними, очевидно, и ты, называют иконопоклонничеством. — Он благоговейно взял Мадонну. — Иконы, подобные этой, освящаются через богооткровение. Как и вера, которая также является откровением, твоя Мадонна просто материализует духовную сущность.

— Не хотите ли вы сказать, что откровение предшествует вере?

— Нет, я утверждаю, что вера укрепляется и становится более реальной через откровение и в равной мере откровения подтверждают наши представления о божественности. Я не могу сказать, откуда берется вера в каждом человеке. Если говорить обо мне, то я впитал ее с молоком матери. Только избранные получают веру по-другому.

— Избранные? — удивленно спросил Мартин. Мадлен также говорила об избранных. — Что вы имеете в виду, шевалье?

— Они являют собой мост между землей и небесами. Они посланы к нам Богом, чтобы исполнить его волю.

— И в чем Его воля? — Мартин вспомнил Мадлен. — Можно ли безнадежное кровавое фиаско назвать волей Всевышнего?