Список Мадонны - [14]

Рим, июнь 1832 года

Прочтя письмо, Сальваторе Теттрини принялся ходить по маленькой холодной комнате, совершенно забыв о молодом новиции, который ожидал за дверью, нервничая. «Странно, — подумал Томас Риварола, — что преподобный настоятель так взволнован этим прошением».

В монастыре уже поговаривали, что сын какого-то богатого человека из Генуи пожелал вступить в орден. Старик Марио видел его в тот день, когда тот впервые пришел на аудиенцию к настоятелю, и тем же вечером в трапезной описал его элегантное черное пальто, вышитый пояс и башмаки с серебряными застежками на темноглазом молодом незнакомце. Такие новиции нынче редко приходили к доминиканцам. В почете теперь опять были надменные иезуиты, втершиеся в доверие к благочестивому папе Григорию и забившие ему голову идеями современной теократии в Папской области — и, конечно же, с ними во главе. Поэтому неудивительно, что честолюбивые молодые люди шли в Общество Иисуса, а не к доминиканцам.

«Мы скоро снова станем подлинными братьями-проповедниками», — со счастливой улыбкой подумал Риварола, прежде чем его внимание опять не вернулось к тому, что происходило в комнате настоятеля. В чем причина такого очевидного расстройства настоятеля? За то, чтобы узнать это, он с готовностью выдал бы индульгенцию, отпускавшую все грехи.

— На этом все, брат мой. Ты можешь идти. Если потребуется, я вызову тебя, — сказал Теттрини, с полностью отсутствующим видом. Он закрыл дверь за удивленным молодым человеком.

Теттрини вернулся к своему письменному столу и, тщательно расправив свою белую рясу, уселся на простой стул с прямой спинкой. Положив письмо рядом с тем, которое было получено тремя неделями раньше, он, как всегда, тщательно скрестил свои руки так, чтобы нигде не была видна кожа, и невидящим взором вперился в простое распятие, висевшее на противоположной от стола стене.

Вот уже два года он настоятель монастыря Святой Сабины. Несмотря на то что с недавних пор монастырь переживает тяжелые времена, его стены на протяжении многих веков были свидетельницами приобретения знаний и соблюдения традиций. Во время своего назначения настоятелем он был поставлен в известность о том, что магистр ордена выбрал этот древний монастырь в качестве ведущего на пути доминиканцев к возрождению. Монастырь воспитывал послушание и духовное совершенство. Для принятия духовного сана новициям здесь требовалось меньше девяти долгих лет, как это было в других доминиканских монастырях. Наступит время, и Святая Сабина станет принимать к себе только лучших из лучших. Теттрини устало потер глаза. Но не сейчас.

Должность настоятеля монастыря Святой Сабины в Риме, в иерархии власти католической церкви считалась начальным пунктом на пути к архиепископскому чину настоятеля собора Святого Фомы, являвшегося орденской вотчиной. Преданные идеалам общественной деятельности и делу распространения слова Божьего, доминиканцы успешно завоевывали руководящее положение в католической церкви в XVI и XVII столетиях, но более ревностное в евангельской проповеди и политически более амбициозное Общество Иисуса заставило братьев-доминиканцев уступить им свои позиции в Ватикане.

«Обилие мелочных проблем, стоящих перед властью, — размышлял Теттрини, — огромно». Беспорядок, творившийся в Риме, вызывал у него сильную озабоченность. Но сможет ли он сам выдержать то, что уже давно замечает внутри этих стен? Грустно было подумать, но, несмотря на преимущества, которые давало особое положение монастыря Святой Сабины на пути орденских реформ, почти у всех, пришедших сюда по зову Господню, руки были лучше приспособлены к плугу, нежели к перу. Невежественность новициев вызывала у Теттрини отвращение, мысленно он рыдал каждый раз, когда ему приходилось учить неотесанного каталонца или невоспитанного неаполитанца основам языка и логики. Разве можно было считать этих людей наследниками Фомы Аквинского и Бонавентуры? Скорее их можно было назвать толпой невежд в белых рясах.

За все время своей службы в монастыре Теттрини так и не встретил еще ни одного кандидата на пожалование духовного сана, который отвечал бы его представлениям об идеальном доминиканце. Почему лучшим из всех его сегодняшних учеников был отвратительный Альфонс Баттист? Теттрини вздрогнул, представив его. Где все эти Томмазо Кампанеллы, Игнацио Данти и Альфонсы Чаконы? Их нет. А куда делись такие желанные для священников из Святой Сабины приглашения занять руководящие посты в Ватикане? Грустно признаться, но он не мог назвать никого, кто мог бы встать рядом с изощренными иезуитами в черных сутанах. Да, для доминиканцев наступили тяжелые времена. Но монастырь Святой Сабины должен был исправить положение. Раздумывая над тем, появилось ли за последние два года хоть что-то, указывавшее на это, он взял со стола письмо, датированное четырьмя неделями ранее, и стал вертеть его в руках.

Он вспомнил то удовольствие, которое получил, читая его в первый раз. Его обрадовал вовсе не выбор, который был сделан процветающей и образованной семьей; он встречал слишком много дилетантов, чтобы это впечатлило его. Нет, его взволновали успехи молодого человека в науках. Более того, юношу можно было назвать лингвистом. Джузеппе Меццофанти, близкий друг и коллега Теттрини из Болоньи, величайший лингвист современности, когда-то сказал Теттрини, что один ясный ум, владеющий многими языками, стоит тысячи миссионеров. Сейчас, когда псы антиклерикализма лают у каждого собора Европы, как никогда необходимо возрождение католической веры. Обрящет ли Святая Сабина защитника веры, стоящего тысячи человек? В нем затеплилась надежда.