Список Мадонны - [104]

Глава XII

Монреаль, четверг, 14 февраля 1839 года, 11:00 утра

— Я не понимаю, ваше превосходительство. Вы хотите смягчить оба приговора. Почему? Мы же пришли к согласию, что все четверо должны быть повешены. Гойетт виновен не менее остальных осужденных нами преступников. Приор тоже. Он руководил атакой в Бейкерс-филде. Приказ подписан. Гробы заказаны. — Клитероу понимал, что перегибает палку, но это было слишком. Он мог потерять свое лицо перед трибуналом.

Сэр Джон Колборн ответил ему как можно спокойнее:

— Генерал-майор, я понимаю то, что вы чувствуете, и мне нетрудно догадаться, что вам будет стыдно перед членами трибунала. Но послушайте меня хотя бы одну минуту. Семья Гойетт имеет влияние во французских коммерческих кругах, отношения с которыми мы как раз собираемся развивать. Снижение тяжести приговора для одного из них послужит жестом нашего великодушия. Мы уже повесили одного Гойетта. Ну и хватит. У Приора же, как я узнал, есть родственники в высокопоставленных кругах Римско-католической церкви. Если он останется в живых, то мы сможем рассчитывать на ее поддержку.

«Какая ложь», — подумал Колборн, после того как закончил фразу. Но Клитероу придется намного дольше пробыть в этой стране, прежде чем он сможет опровергнуть что-нибудь из сказанного им.

После того как Клитероу удалился, чтобы выполнить волю своего губернатора, Колборн позволил себе провести какое-то время в одиночестве, прежде чем принять делегацию из Верхней Канады, которая ждала в соседних апартаментах. Нехотя, он еще раз взял это письмо со своего письменного стола. Леди Джейн Эллис не требовала действий и не просила об одолжении, она всего лишь обращала внимание на то, что «патриот» с деформированной губой и Франсуа-Ксавье Приор проявили по отношению к ее семье доброту во время последних пережитых ими суровых испытаний. Она слышала, что на суде решается вопрос их жизни или смерти, поэтому она была бы благодарна, если суд учтет их положительные действия по отношению к домашним Эллисов.

«Да, — сказал Колборн самому себе. — Пусть будет так». Несмотря на свою дисциплинированность и преданность королеве и стране, он вовсе не был дураком и давно уже понял, что никто без особой нужды не выражает своих желаний. Близилось время его следующего назначения, звание пэра и загородный дом на Ионических островах. Это было все, что он хотел. Влиятельное семейство Эллисов с их связями через брачные узы с еще более влиятельным бывшим премьер-министром графом Грэем лучше было иметь среди своих друзей, нежели недругов. Это была всего лишь небольшая услуга, и поэтому решиться на то, чтобы оказать ее, было просто. Он лично сегодня же вечером напишет леди Джейн Эллис письмо, проинформирует ее о своих действиях и в сдержанных фразах попросит ее сохранить все это в тайне. Двое повешенных вместо четверых. По крайней мере, де Лоримьера уже повесили. Было бы гораздо хуже, если бы пришлось вынимать из петли и его голову. Убрав письмо в ящик стола и закрыв его на ключ, Колборн привел свою форму в порядок и вышел, чтобы встретиться с фермерами Верхней Канады.

Тюрьма Ле Пи-дю-Куран, Монреаль, пятница, 15 февраля 1839 года

Наступила тишина, потом отчетливый голос Жозефа Дюмушеля, громкий и твердый, несмотря на ощущавшуюся в нем дрожь, разнесся по всему коридору. Слова подхватили узники других камер. Как позже говорили, ссылаясь на свидетельствование солдата-католика, стоявшего в одной из двух шеренг строя, между которыми приговоренные должны были пройти к виселице, замечательные слова «Из глубины взываю к тебе, Господи» были услышаны всеми, кто стоял во внутреннем дворе. Псалом звучал так, словно он исходил с неба. Даже холодный ветер, от которого мерзли солдатские щеки, был мягким и теплым, а над головой благородного шевалье де Лоримьера появился нимб, когда он поднимался по ступенькам на мученический подвиг.

26 сентября 1839 года

Пресса выведала о судьбе осужденных за несколько часов до того, как об этом узнал начальник тюрьмы. Когда утреннее солнце взошло над серым тюремным зданием, более сотни человек, большинство из которых держало в руках узелки с одеждой и пищей, ждали за железными воротами.

Их впустили ровно в восемь утра, и в течение двух часов изгнанники прощались со своими женами, родителями и детьми. Пришедших проститься людей невозможно было оторвать от своих близких, когда тех повели в комнату для сборов, где на полу грудой лежали железные кандалы. Закованных попарно ссыльных вывели во двор, построили под ясным синим небом и пересчитали. Расчет закончился на пятидесяти восьми, после чего подразделение пехоты из регулярных войск и кавалерийский взвод перестроились для сопровождения. Кто-то выкрикнул команду начать движение, и с железным стуком заключенные быстрым шагом вышли за глухие высокие стены в шум и толчею города, в котором они не были уже больше года. Оказавшись за воротами, Мартин пристально посмотрел на громадные клены, летом смягчавшие угрюмость тюремных стен, за которыми они росли. Лучи солнца заставили их вспыхнуть золотом на голубом фоне, после чего они исчезли из виду, а их место заняло море скорбных лиц и протянутых рук, которое угрожало затопить их волной страдания. Одна женщина вырвалась из толпы и с протянутыми руками пробежала между кавалерийскими лошадьми. Солдат схватил ее и толкнул назад в толпу. Она упала, но люди подняли ее с земли. Незнакомый Мартину молодой человек, шедший рядом с ним, плакал. Он попытался обернуться и помахать рукой, но споткнулся и упал, увлекая Мартина за собой. Мартин почувствовал каменную жесткость земли и щебень, который успел врезаться ему в руки, прежде чем его рывком поставили на ноги и толкнули в строй, который брел шатающимся шагом.