Спираль - [25]

Тесты показались Юре тупыми. Начиная от еле светящегося транспаранта «входите», который он, по идее, должен был увидеть через пару минут после того, как оказался в тамбуре, — но только в том случае, если бы пялился прямо на дверь. Он же сразу обежал глазами всё помещение, заметив, кстати, следящую камеру под потолком (глазок-индикатор был залеплен неаккуратно), — и, конечно, боковым зрением ухватил фосфоресцирующие буквы. В комнате — тёмной, но не абсолютно, а ровно настолько, чтобы заставлять испытуемого подсознательно напрягать зрение — ему пришлось отвечать на еле слышимые вопросы, заглушаемые посторонними голосами или шумами, преодолевать отвлечение внимания дешёвыми трюками вроде скользящих теней, шагов за спиной, прикосновений к лицу каких-то очень лёгких нитей, внезапного появления бегущей строки, вроде бы дублирующей голосовые команды, но ближе к концу инструкции начинающей обманывать… Наконец ему сказали: на сегодня достаточно.

Толстяк сказал:

— Теперь можно босиком.

— Как результаты? — спросил Юра.

— Я только лаборант, — сказал толстяк. — Решает Чернобрив.

— А всё-таки?

— Ну… Завтра второй этап, там будет ясно.

— Значит, не скажете?

— А это просто не имеет значения. Как Чернобрив скажет, так и будет. Я вообще не понимаю, для чего он гоняет сюда людей.

— Говорят, тебя опять в разведку?

— Пока ещё не ясно. А кто говорит?

— Кисленький. Он, оказывается, второгодник…

Рома Кисленький, шкафчик полтора на полтора, бывший воронежский опоновец, изгнанный из ОПОНа за крамольные стишки и публичное их исполнение в пьяном виде под гитару (так он сказал; а что там было на самом деле…), сумел и здесь отличиться от всех: сдал экзамены на отлично, но довёл начальника экзаменационной комиссии до белого каления; в результате борьбы в верхах его отправили на переэкзаменовку, а поскольку учебный курс предусматривал и первичную психологическую подгонку личного состава, то ему пришлось начинать всё с нуля.

Молчаливый Рома напоминал оловянноглазого деревянного солдата из книжки про Урфина Джюса, причём с тем же характерным оскалом: у него была короткая верхняя губа, сшитая из клочков, и слишком белые искусственные зубы, вставленные за казённый счёт; но Рома заговоривший преображался — в его пришепётывающих устах даже старый засаленный анекдот вдруг становился смешным; от самих же историй, происходивших с Ромой и вокруг Ромы за годы его детства, юности и полицейской службы, некоторым становилось дурно, и они уползали в изнеможении, чтобы попить и освежиться, — хотя сами истории в пересказе оказывались совсем не смешными и даже иногда трагичными.

— А, меня тоже проверяли. Всего проводами обкрутили, за шиворот киселя налили какого-то, а на виски медные пластины с толстенными поводами. Это, говорю, зачем? А это, сержант, если ты какую случайно гостайну тут от нас услышишь, мы тебе несильным током по мозгам ёбнем, и ты всё забудешь, только имя, звание и личный номер останется. Так вы, говорю, может, как-нибудь молча, на пальцах, что ли… Ну да, говорят, будем мы себя ограничивать, жди. И тут же один начинает другому толкать, как из трёх грошовых артефактов, если их изолентой связать и поверх азотом заморозить, получается машинка для превращения фальшивых денег в настоящие. Я говорю: да без всяких артефактов и изоленты, хоть сейчас — по курсу десять к пяти, могу наколку кинуть… В общем, не ёбнули, хоть и очень хотели, по глазам видел. Нет, говорят, иди, тип ты парадоксальный, нам такие не нужны, мы не знаем, что с тобой после грибов будет.

— Каких грибов, не сказали? — спросил Юра.

— Ну, каких… Из Зоны, я думаю. Вряд ли из Боровичей сюда специально везли. Да ты не бойся, настоящей радиации в них уже давно нету, а эта, мнимая, — ерунда, полстакана перцовки засадил, и чист…

— Вот я не пойму, ребята, — сказал Юра, подумав. — Чернобрив нам впаривал, что в Зоне, якорный бабай, почти всё — мнимость. И в то же время тренироваться мы будем, чтобы в этих мнимостях разбираться и по возможности смерти избежать. Так?

— Ну, так, — сказал Кисленький.

— Вот. Тогда в чём правда, брат? Точнее, где? По ту сторону или по эту?

— По ту сторону — правда той стороны. По эту — этой. Как всегда. Что тебя смущает?

— В башке совместить не могу.

— И не понадобится. Просто привыкнешь. Ты мне скажи лучше, разведка: чего ты такой напряжённый?

— Я? — удивился Юра. — Я наоборот — расслабленный.

— Ага, — понимающе кивнул Кисленький.

Это я в засаде сижу, подумал Юра.

Алёнка в этот день не позвонила. Не позвонила и на следующий.

13

Вторая порция тестов была действительно такая, какой её изобразил Кисленький: Юру облепили датчиками, подключили к вискам электроды и объяснили, что сейчас перед ним разные люди будут разговаривать на разные темы, и его. Юры, задача — выявлять в разговорах ложь и нажимать на кнопку; если он ошибётся, то получит удар током, безопасный, но болезненный.

— Именно ложь или беспредметное гониво?

— Именно ложь. Во всех скетчах актёры чётко знают, говорят они партнёру правду или обманывают его.

— Не хотелось бы, конечно, зависеть от уровня мастерства ваших лаборантов…

— Это не лаборанты. Это профессиональные игроки. Мы их изредка привлекаем.