Спичка - [172]

Она ощутила в теле расслабляющее тепло. Губы Янка спустились пониже и замешкались в вырезе ее блузки. Грудь затрепетала в предвкушении его прикосновений. Ей захотелось почувствовать его еще больше. Ее руки прокрались ему под рубаху, но он вытащил их оттуда и мягко сжал между своими руками.

— Хочешь шампанского?

Она покачала головой. Не нужно ей никакого шампанского. Ей хотелось, чтобы он не останавливался.

Но он все равно встал. Прошел к ведерку со льдом и принялся возиться с бутылкой. Прошла целая вечность, прежде чем он наконец открыл ее. Вначале ему понадобилось обсушить ее полотенцем, затем он устроил целое действо, начав аккуратно снимать фольгу. А проволочную оплетку с пробки скручивал так, словно работал с очень тонким механизмом. Боже, ей захотелось заорать, чтобы он просто открыл бутыль и поскорее вернулся.

Пейджи оперлась на подушки, дожидаясь, пока он наполнит себе бокал. Он опять спросил, не хочется ли ей шампанского.

— Хорошо, — проворчала она в ответ. — Раз уж ты ее все-таки открыл, то давай.

Он вернулся, неся бокалы, и, остановившись у кровати, посмотрел на Пейджи. Узкое обручальное кольцо восхитительно смотрелось на его длинном тонком пальце. Ей снова стало жарко, и раздражение понемногу улетучилось. Матрац прогнулся, когда он, поставив бокалы на ночной столик, уселся на край кровати.

— Пока не пей, — предупредил он. — Мне нужно обдумать тост.

И уселся поосновательнее.

Это было что-то невероятное. Ей хотелось, чтобы он опять целовал ее и трогал грудь, а он просто сидел, размышляя над своим дурацким тостом. И, погрузившись в раздумья, вдруг начал проделывать эту штуку с ее ладонью. Просто слегка поглаживать ее большим пальцем. До этого еще никто не вытворял такого с ее ладонью. Это невероятно возбуждало. Прошло совсем немного времени, и она начала извиваться.

— Ну, ты уже придумал? — задыхаясь, спросила она наконец.

— Еще пару минут, — ответил он, перенося свою руку с ладони на более чувствительную кожу предплечья.

Она закрыла глаза. Губы приоткрылись. Что он с ней делает? Поглаживание предплечья длилось целую вечность, потом его рот опять коснулся ее губ в очередном сладостном поцелуе. Как хорошо, подумала она. Наконец-то они вернулись к настоящему делу.

Он поцеловал основание ее шеи, и она застонала. Его пальцы поиграли с верхней пуговкой на ее блузке. Казалось, прошло несколько лет, прежде чем он расстегнул ее и поцеловал открывшийся участок кожи, потом расстегнул следующую пуговицу. Пуговица — поцелуй, еще пуговица — опять поцелуй.

Вздымавшаяся над зубчатым кружевом бюстгальтера часть груди начала покрываться розовым румянцем. Ну когда он доберется до лифчика? А до брюк?

Он остановился.

— Думаю, тост готов.

Она заскрежетала зубами. Если он не сосредоточится на том, что нужно делать, придется ей самой провозглашать тост! Он подал ей бокал с шампанским.

— За мою жену, за самую прекрасную женщину на свете! Я люблю тебя.

Получилось довольно мило — в самом деле очень мило, — но за то время, что ей пришлось дожидаться, можно было придумать что-нибудь и пооригинальнее. Она чокнулась с ним, залпом выпила шампанское, уронила бокал на ковер и бросилась ему в руки.

Он нежно отстранился и снял с нее блузку.

Ей хотелось торжествующе завопить. Готово! Наконец-то у него появилась здравая мысль. Наконец-то он вспомнил, что от него ожидают. А сейчас бюстгальтер. Не забыл бы про бюстгальтер!

Он не забыл. Его проворные пальцы расстегнули застежку так ловко, что она, казалось, растворилась в его руках. Сняв эту кружевную деталь, он уложил Пейджи на кровать.

А потом стал просто рассматривать ее. Она лежала на спине, а он изучал ее своими глазами. Ее соски под его взглядом, отвердели и набухли. Он наклонился вперед. Она закрыла глаза, ожидая, когда его рот согреет грудь, и почувствовала, как его губы располагаются… на изгибе плеча.

Она тихо всхлипнула от разочарования. Лежавшие вдоль тела руки сжались в кулаки, а он еще целую вечность играл ее плечом.

«Моя грудь! — хотелось закричать ей. — Отведай мою грудь, мои хорошенькие сосочки».

Но этот олух, за которого она вышла замуж, открыл на внутренней стороне ее локтя на редкость чувствительный уголочек и присосался к нему.

— Твои брюки начинают мешать, — заметил он наконец.

— Да, — согласилась она. — Ну конечно.

И поспешила расстегнуть пояс и «молнию», но Янк опять отстранил ее. Он аккуратно стянул ее брюки и стал их складывать.

— Да какая разница, — сказала она. — Просто повесь на спинку стула.

— Они же помнутся, — ответил он, будто помять штаны значило совершить тяжкое преступление против природы. Встав и держа брюки за обшлага, он похлопал по складкам и начал выравнивать швы с такой геометрической точностью, при виде которой Евклид завопил бы от восторга.

Пейджи тоже хотелось завопить, но отнюдь не от восторга. Ну почему он никак не поймет, как трудно ей было возбудиться? И это возбуждение в любую секунду может исчезнуть. Так бывало всегда. Ему нужно поторопиться, пока подъем не пропал. Он что, не понимает?

По-видимому, он действительно не понимал. Ему зачем-то понадобилось отнести брюки к шкафу и повесить их туда. Да еще первая вешалка ему не подошла. Ему непременно подавай вешалку для брюк.