Спеши вниз - [91]

к обществу, не больше признан им, чем когда был мойщиком окон, преступником или слугой. Просто общество решило, что ему следует платить и платить как следует, чтобы извлечь выгоду из его необычного положения. Для его компаньонов по семерке мистера Фраша это была работа как работа. Они работали здесь, как работали бы в промышленности или в коммерции. Но для него это было перемирие, ведущее, по-видимому, к длительному вооруженному миру. Здесь для противника не могло быть прощения, но ни одна из сторон в ближайшее обозримое время не намеревалась переходить в атаку. Тарклз, Хатчинс, Локвуд, Бердж, Родрик — ни один из них не мог бы ни презирать, ни уважать его. Они только смотрели бы на него с беспокойством, качали бы головами и завидовали бы его гонорарам. Ни к чему эта их зависть, но она менее обременительна, чем их презрение или одобрение.

Загудел телефон, и голос швейцара проквакал в трубку, что его желает видеть какая-то леди.

— Как ее фамилия? — спросил он.

После короткой паузы та же лягушка проквакала:

— Мисс Флендерс, сэр.

Он не знал никого, ни мужчины, ни женщины, чья фамилия хоть сколько-нибудь напоминала бы это знаменитое имя.[18]

— Пожалуйста, пропустите ее ко мне, — сказал он.

Кладя трубку, он почувствовал, как легкое, быстрое содрогание прошло по всему его телу, словно бездушная пластмасса пыталась предостеречь его: ты не то сказал.

Вероника вошла так непринужденно, словно в Дубовую гостиную.

— Я не уверена была, стоит ли называть свою настоящую фамилию, — сказала она, — вот я и назвала первое, что пришло в голову. Моль Флендерс. Я как раз о ней читаю.

— Я никак не мог дочитать эту книгу, — сказал он. — Там что, счастливый конец?

— Не совсем. Она не кончается, а просто обрывается. Моль Флендерс становится респектабельной и кается, но это и так ясно с самого начала.

Он смотрел в сторону, стараясь приглушить сознание того, как она красива, как опасна была для него и как опасна может стать снова.

— Я не люблю, когда с самого начала ясно, чем все кончится. А вы? — спросил он.

Она подняла темноволосую головку и молча посмотрела на него. Под его черепом кузнечные молоты обрушивали удары на железные наковальни.

— А вы? — настойчиво повторил он.

— А я никогда об этом не думала, — медленно сказала она. — Всегда могут быть неожиданности.

— Какие, например?

— Чарлз, пожалуйста, не будьте таким чужим и неуклюжим. Вы прекрасно понимаете, чт́о я хочу вам сказать. Одно время казалось, что наши, — она помедлила, — наши отношения безнадежны. Казалось, что продолжаться это не может. Но все изменилось, и таким чудесным образом.

Мысленно он перевел это так: Вы теперь богаты, вы обеспечены не меньше Родрика. И вы намного моложе.

— Я не вижу особых перемен, — сказал он упрямо. — В отношениях между нами, хочу я сказать.

Она посмотрела на него спокойно и с видом собственника, укоряя его, заставляя его стыдиться своего глупого колебания.

Он встал и вышел на середину комнаты. Если животное, прирученное или рожденное в неволе, возвращается в свои естественные условия, оно не может выжить. Если это птица, другие птицы заклюют ее, но обычно она умирает сама. Вот она, его клетка, новая, красивая, с кондиционированным воздухом, чистая, с прекрасным видом, новейшей постройки, со всеми удобствами. Пришла Вероника, захлопнула дверцу и позвала его в заросли джунглей. Попав туда, он умрет.

Таковы были «против». А «за»?

«За» было то, что она прекрасна и он любил ее, и принять ее заодно с катастрофой и смертью было не страшно и не трудно: пожалуйста, сделайте одолжение, всякий на моем месте поступил бы так же, и хватит об этом. «За» было то, что он не мог вынести, как она небрежно сидит в кресле, разговаривая с ним, через всю комнату, когда он знал каждый изгиб ее тела, каждый оттенок ее кожи под ее скромным платьем. Было и еще одно «за»: крутясь, люблю я скудно то, что ненавижу.

Смеркалось. Он пересек комнату и повернул выключатель. Свет внезапно обежал все углы, заостряя все контуры, выделяя очертания мебели и подчеркивая сгущавшиеся вокруг них тени.

Они поглядели друг на друга тревожно и вопрошающе.