Спеши вниз - [34]

Так прошел февраль. Чарлз перегонял несчетное число машин, выжимал педали, крутил баранку, вглядывался сквозь ветровое стекло, сносил пару рукавиц. Сегодня в меховом комбинезоне и с защитными очками на носу он торчал в кабине над гигантским многотонным шасси, завтра небрежно стряхивал в окно пепел сигареты, скользя в дорогом лимузине. Обычно автомагистрали быстро очищались от снега, погода в общем благоприятствовала его ученичеству. Единственное происшествие — когда его грузовик вдруг забуксовал и, трижды обернувшись, пошел назад прямо под откос — только укрепило его уверенность в себе тем, что он быстро справился с аварией и со своими нервами. Во всяком случае, он, слава богу, не сдрейфил, обстоятельства заставили его овладеть еще одной профессией, и он даже в саднящей пустоте должен был признать целительное свойство сознания собственного мастерства.

Как-то непривычно было в семь часов вечера различать сквозь вагонное окно краски и дали. Наступил уже март, но длинные вечера все еще были в диковинку. Чарлз с нетерпением ждал, когда тронется поезд. После долгого и скучного пути из Саутгемптона они уже подъезжали к Стотуэллу, но, должно быть, семафор был закрыт, и они остановились, не доезжая станции. Винить можно было только самого себя: он мог сесть в скорый поезд прямого сообщения, но обнаружил, что если выберет почтовый, то возможна пересадка в Стотуэлле с остановкой, достаточно продолжительной для того, чтобы посетить Дубовую гостиную. Безжалостное, унизительное наваждение! Поезд все стоял и стоял. Не в силах подавить нетерпеливое беспокойство, Чарлз ухватился за оконный ремень, с треском опустил раму и высунулся по плечи. Он раздраженно вглядывался в сигналы и готов был распахнуть дверь и выскочить на пути, хотя это означало бы прогулку в две-три мили до центра города. Вдруг его окликнул раскатистый, хрипловатый голос из глубины купе:

— Побойтесь бога, приятель! Я и так продрог до костей!

Чарлз втянул голову обратно и огляделся. Всецело поглощенный своими гложущими переживаниями, он до этого не обращал внимания на своего единственного попутчика по купе, хотя того трудно было не заметить. Высоченный, плечистый, он уже успел отрастить брюшко человека средних лет. Широкое лицо его широко ухмылялось. Задорный, вызывающий костюм он носил с не менее вызывающим задором.

— Извините, — сказал Чарлз, поднимая раму. — Вы правы, довольно прохладно.

— По меньшей мере, приятель! — последовал ответ. — Зажжем костры, что ли? — Он достал большой серебряный портсигар.

При тусклом вечернем свете Чарлзу сначала показалось, что в нем мелкие дешевые сигары, но когда он рассмотрел их поближе, то понял, что это настоящая чирута.[7] Ну, конечно! Какой еще сорт так подошел бы к развязному благодушию толстяка!

— Правда, их не сравнить с жаровней ночного сторожа, но сосульку-другую растопить могут, — извиняющимся тоном сказал тот, доставая спички.

Какой странный у него говор! Чем-то похож на американский, а вместе — на австралийский, и тут же кокни пополам с бирмингемским. Некоторые слова толстяк произносил с легким шотландским акцентом. Должно быть, след полувековых скитаний по белу свету. Актер, быть может? Поезд тронулся, через пять минут Стотуэлл, и они расстанутся и никогда не встретятся больше. Почему бы не спросить его прямо? Уже несколько месяцев, как он вырвался из смирительной рубашки своего воспитания — вот случай воспользоваться преимуществами этого, хотя бы в малом.

— Я понимаю, что неприлично, раскуривая вашу сигару, тут же еще выспрашивать у вас… — начал Чарлз.

Лицо толстяка расплылось в необъятной улыбке, но он прервал его взрывом хохота.

— Вижу, что вы не привыкли к свободному обхождению с незнакомыми людьми, — сипло грохотал он. — Вы не можете раскусить, что я за штука, и хотите знать, чем я, собственно, занимаюсь, не так ли?

Чарлз кивнул, нараставшее замешательство растаяло под напором благодушия.

— Ну что ж! Только при одном условии. Я люблю сделки, всегда любил. Сперва расскажите-ка мне о себе.

— Я шофер транспортной конторы. Перегоняю машины с заводов в порты погрузки.

Толстяк разыграл крайнее изумление.

— Господи, господи, слишком быстро вертится наш шарик для бедняги Артура. Сидел я и старался прикинуть, кто вы такой, и не мог, потому что не подходили вы ни к одной известной мне категории людей. А теперь вот оказывается, что у вас профессия, о которой я и понятия не имел. И что это вообще за профессия. Одна из тех, смею заметить, когда и не скажешь, кто вы такой: рабочий, или конторская душа, или делец. Все в наши дни перепуталось.

— Ну по крайней мере вы хоть понимаете, что все перепуталось, — утешил его Чарлз. — Большинство людей вашего поколения… знаете… если, конечно, вы не возражаете, что я причисляю вас к старикам, я этого, понятно, вовсе не думаю… но, во всяком случае, большинство из них никак не привыкнет к этим переменам.

— Ну, моя профессия это сплошные перемены, — сказал толстяк, гордо распрямляясь и положив на оба колена по сильной короткопалой руке. — В моей профессии, если вы не будете хоть на шаг опережать перемены, вас, как пустую бутылку, отправят вслед за пробкой.