Спелое яблоко раздора - [9]

Я поняла, что он ждет уговоров с моей стороны и, приблизив лицо, прошептала:

— Но мне-то вы откроете эту маленькую тайну?

— Возможно, — просипел критик, утонув в моих глазах.

— Что нужно для этого сделать? — Мне не хотелось, конечно, перегибать палку, но Григорьева нужно было брать тепленьким.

Он близоруко заморгал, смутился, чего я от него никак не ожидала, и выдал:

— Мне кажется, торг неуместен. — Я сглотнула, испугавшись, что рыба сорвалась с крючка, но Иван Иванович благородно продолжал: — Сейчас я кое-что вам покажу.

Он порывисто поднялся с дивана, на котором мы так уютно расположились после ужина, и исчез в своей спальне. «Что бы это значило?» — пронеслось у меня в голове. Иван Иванович почти сразу вынырнул обратно, держа в руках какую-то папку. Видимо, он рассчитал, что лучшая цена за эту информацию — моя искренняя благодарность. Что ж, по-своему он был прав.

— Вот, смотрите, — с победоносным видом проговорил он, протягивая мне небольшую книгу. — Откройте страницу сорок третью.

Приняв томик — это был сборник стихов Алекса Высотина, по-видимому, тот самый, последний, — я послушно отыскала страницу.

— Прочтите стихотворение, — подсказал мне Григорьев, присаживаясь рядом. — Можете вслух.

— Хорошо, — улыбнулась я и прочла:

Но нет, не знали мы, не знали

И не умели разгадать,

Когда картины оживали,

Что рук нельзя нам разнимать.

Что нам нельзя разрушить сказку,

Ведь сказка рушится сама,

Когда мы придаем огласке

Любови первой имена.

— Отлично, не так ли? — заметил критик, когда я замолчала.

— Теперь смотрите сюда. — И он, как заправский фокусник, выудил из папки какую-то газетку. — Вот, а теперь прочтите это, — показал он на последнюю страницу. — Что вам это напоминает?

— Вслух? — спросила я.

— Лучше вслух, у вас хорошо получается, — похвалил меня Иван Иванович.

Я, благодарно улыбнувшись, посмотрела на страницу и, скрыв удивление, прочла:

ВОСЬМИСТИШИЕ

Но нет, не знали мы, не знали

И не умели разгадать,

Когда картины оживали,

Что рук нельзя нам разнимать;

Что нам нельзя разрушить сказку,

Ведь сказка рушится сама,

Когда мы придаем огласке

Того, кто в сказку нас позвал.

— Что скажете на этот раз? — хитро поинтересовался Григорьев.

— Но ведь это то же самое стихотворение, — я посмотрела на критика выжидательно, — хотя здесь и стоит имя какого-то Антона Бондаренко.

— Вы правы, стихотворение то же самое, — удовлетворенно кивнул Иван Иванович. — И что вы думаете по этому поводу? — пытал он меня, решив, видимо, разыгрывать из себя этакого Пинкертона или Шерлока Холмса, отведя мне почетную роль доктора Ватсона.

— Полагаю, что кто-то из этих двоих вор, — просто ответила я и едва удержалась, чтобы не добавить слово: «Холмс».

— И кто же? — с самым заговорщическим видом поинтересовался Григорьев. — Кто, по-вашему?

— Полагаю, что Высотин, — сказала я, с интересом глядя на него, и объяснила свою догадку: — Иначе вы не говорили бы о поруганной чести.

— Браво! — воскликнул Григорьев. — Вы совершенно правы: Алекс стянул этот стишок у молодого поэта.

— Но зачем, Иван Иванович? — задала я своевременный вопрос. — Зачем известному поэту воровать стих у поэта неизвестного? Не вижу в этом логики. Вот если бы наоборот… Кстати, — я посмотрела на выходные данные газетки, — вы не знаете, когда Высотин написал свое стихотворение?

— Я знаю другое, Танечка, — самодовольно ухмыльнувшись, ответил Иван Иванович. — Я знаю, что сборник вышел позже, чем газета.

— Вы правы, — вздохнула я, сверив даты выхода в свет книги и газеты. — Но можете ли вы доказать свою правоту?

— Полагаю, что да, — заверил меня критик. — Я нашел этого паренька и на днях собираюсь его посетить. Он живет, кстати говоря, в пригороде.

— И что же? Вы думаете, он предоставит вам доказательства? — Я пытливо прищурилась.

— Уверен. Больше того, хочу пригласить вас с собой. — Я подняла брови. — Если, конечно, вас заинтересовала вся эта история, — тут же добавил Иван Иванович.

— Заинтересовала! — хмыкнула я. — Я даже готова поспорить с вами, что вором окажется не Алекс, а мальчишка! — Мне нужно было подстегнуть этого борзописца.

— Согласен! — принял пари Иван Иванович. — Проигравший должен будет выполнить одно желание победителя, — нагло заявил он, поблескивая глазами.

— Отлично!

Мы заключили вполне циничное пари, так сказать, в духе времени. После этого договорились насчет поездки, и я распрощалась с господином критиком. Мне уже было о чем подумать.

* * *

Конечно, я могла бы сразу спросить его, не был ли он накануне смерти у Высотина, выполняя таким образом порученное мне задание, но подумала, что об этом я спросить могу всегда, а сейчас мне было куда интереснее совершить поездку с критиком, назначенную на послезавтра. К тому же я полагала, что обвинения в плагиате если и не главная причина, подтолкнувшая Высотина к самоубийству, то, скажем, одна из многих. Вполне может быть, что человек просто не выдержал прессинга. Иногда в жизни складываются такие ситуации, когда, за что ты ни берешься и что ни делаешь, ничего не получается, ничего не выходит и, кажется, ничего и никогда впредь уже не поправится. Нужно обладать порядочным мужеством, чтобы пережить такие вот периоды, и далеко не всем это под силу.