Спектакль - [27]

– Конечно, дело не в этом, а в том… – Она вздохнула, не окончив предложения. Она знала, что это разумные причины, и уже обдумала каждую из них. К воодушевлению от обладания этим даром примешивался страх неизвестности. Какое бремя ответственности это принесет? Что если ее вмешательство осложнит расследование или каким-то образом сделает ее мишенью убийцы?

Она не рассказывала об этих переживаниях Симоне, потому что не хотела выглядеть эгоистичной.

Кроме того, если уж на то пошло, эта ее способность означала, что ей нужно думать не только о себе. Не так ли?

Симона скрестила лодыжки.

– В чем?

– Это страшно.

– Начни тогда с простого, – сказала Симона. Она поискала в коробке на кофейном столике и выудила оттуда конверт. – Одного предложения хватит, да? «Вторая жертва бежала от своего убийцы по коридору с темно-синим ковром с золотыми полосами по краям».

– Это так… сухо. Звучит почти что глупо, – сказала Натали, устало вздыхая. – Впрочем, кроме этого, ничего нет, и я не хочу драматизировать.

Они посидели немного размышляя.

– Знаю! – сказала Симона, щелкая пальцами. – Не могу поверить, что мы раньше не догадались. Расскажи им, как он ее убил! Они будут знать это из результатов аутопсии, а больше никто. Кроме тебя.

– Кроме меня, – сказала Натали, – или кого-то из морга, кто это отправил ради шутки.

– Не беспокойся ни о чем таком. Они будут гадать, как кто-то помимо самого убийцы может это знать. Или предположат, что это догадка. Тебе нечего терять, потому что они могут и просто выбросить. А приобрести ты можешь большую убедительность.

– Это только привлечет их внимание ко мне.

– И, – сказала Симона, скрещивая руки, – ты останешься анонимом.

Натали кивнула и взяла карандаш. Они еще несколько минут обсуждали, как сформулировать лучше, придя к выводу, что нужно высказать все прямо и просто. Натали закрыла глаза и прокрутила в памяти видение. Несколько минут ушло на написание; она старалась не задумываться о том, что такое эмоциональное происшествие приходится записывать сухим языком.

Вторая жертва была убита в коридоре с темно-синим ковром по центру; по сторонам ковра шли золотые полосы. Убийца нанес три раны по одной линии: от левого уголка рта до верхней челюсти, от нижней челюсти до горла, затем от горла до ключицы. Самый глубокий разрез – на шее. Нож был примерно 15 сантиметров длиной.

Аккуратные печатные буквы. Слова без прикрас. Пугающая честность. Натали не хотелось перечитывать.

С восковой печатью в руке Симона повернула листок к себе и прочла. Она одобрительно кивнула.

– Готова?

Натали выдохнула. Если она задумается об этом, то передумает. Снова.

– Да.

Симона сложила листок, поместила в конверт и запечатала воском. Она передала его Натали, чтобы та подписала адрес.

– Прошу, мадемуазель.

Натали съела еще гроздь винограда, перед тем как подняться, чтобы уйти, хотя не была ни капельки голодна. Объятие Симоны было чуть дольше, чем обычно, и она произнесла шепотом, в котором сквозили и забота, и любовь:

– У тебя дар. Ты поступила правильно.

Смерть убитой – рана за раной, рана за раной – мелькала перед глазами Натали, когда она согласно кивнула.

Облегчение охватило Натали скорее легким ветерком, чем порывом, когда она опустила письмо в почтовый ящик. Она была рада от него избавиться и тому, что теперь кому-то другому нужно решать, как поступить с этой информацией. И было что-то приятное в том, чтобы раскрыть свой секрет, но чувствовать себя в безопасности.

Выходя с почты, она теребила пуговицу на брюках и вдруг столкнулась с мужчиной в дверях.

Надо же, было такому случиться.

Натали затруднялась сказать, кто из них был сильнее удивлен.

Глава 12

– Месье Ганьон, – произнесла Натали, отступая на шаг назад, – кто бы мог подумать, что наши пути пересекутся и здесь? Париж кажется таким маленьким, не так ли?

– Мадемуазель Боден, это вы? – Его уши стали красными как помидоры. – И правда, маленьким.

Натали нервно усмехнулась.

– Отличный сегодня денек для прогулки.

Месье Ганьон засунул письмо, которое держал в руках, в карман сюртука, затем осмотрел ее от кепки до ботинок.

– Ваша одежда, – сказал он тем же официальным тоном, который звучал в их первую встречу.

Натали приосанилась.

– А что не так?

– Как так вышло, что вы, э-э-э… почему вы одеты как парень?

– В платьях не всегда удобно, – сказала она тоном, предполагающим, что ему и так это известно.

Он повернул голову, не сводя с нее глаз.

– И поэтому вы не в платье? Из-за неудобства?

– Да. Нет, – сказала она, краснея. Она не хотела это обсуждать, и вообще это было не его дело. – А вы почему здесь?

– По делам. – Он посмотрел на дверь и почесал ладонь.

– Это же значит, что вы получите письмо?

Месье Ганьон посмотрел ей в глаза, приподняв брови:

– Что?

– Ваша ладонь. – Натали мысленно поблагодарила маму за то, что научила ее искусству менять тему разговора. – Есть примета: если чешется ладонь, значит, идут письмо или деньги – забыла, что именно.

Он хлопнул в ладоши, и на губах его мелькнула улыбка.

– Значит, про брюки и кепку не расскажете?

Натали скрестила руки. Она никогда не встречала человека, одновременно настолько привлекательного и настолько раздражающего. Каждая их новая встреча открывала в нем новую грань. Что было сегодня: вежливость, любопытство или неловкость? Может, все сразу? Симона говорила Натали, что он, наверное, влюбился в нее, по крайней мере, в какой-то степени, но Симона вечно парила в облаках романтических мыслей. Не то чтобы Натали не нравилось, если бы месье Ганьон не был на самом деле в нее влюблен.