Спецпохороны в полночь: Записки "печальных дел мастера" - [27]

А то, что простые смертные часто вынуждены опускать гробы со своими дорогими усопшими прямо в воду, в болотистую топь, — что ж, грустно, конечно, да ведь на всех сухих мест не хватит… Простой смертный всегда должен со стыдом чувствовать, как много его развелось, и сдерживать свои желания и хотения, не претендовать, одним словом.

Так или иначе рассуждает кремлевская знать, приученная жить на всем готовом, но, как показали дальнейшие события, их вечная вера в собственную избранность и абсолютную безнаказанность имела свои пределы… Народ безмолвствовал, безмолвствовал и вроде бы внезапно взбунтовал…

Полно, дамы и господа! Никакой внезапности нет. И прежде чем выйти на митинги и демонстрации против коррумпированного чиновничества, против их "спевки" с мафией, встать на забастовки, — сколько весело-бесстрашных анекдотов бодрило народный дух! Именно анекдоты давали самое верное представление об отношении народа к корыстным властолюбцам, отражали социальный и психологический настрой определенного отрезка времени, учили не мириться с официальной "брехоловкой" по поводу "очередных наших крупных достижений", которые будто бы "потрясли весь мир"…

Из-под многих засидевшихся величавых задов повыбил троны народный гнев… А мой Жора как выполнял, так и продолжает выполнять свои печальные обязанности. Что ни говорите, а в любое, даже самое смутное время, профессионалы-похоронщики нужны. Как без них? Да, к сожалению, и особенно в смутное время, когда льется кровь, свирепствует межнациональная и межклановая рознь…

А я еще помню совсем кондовые эпизоды из нашей с вами жизни… Как, к примеру, министр культуры, мадам Фурцева, вызвала к себе Константина Георгиевича Паустовского и строгонько так спросила:

— Вы что же, Константин Георгиевич, против советской власти?

Только на том основании задала этот вопрос известному, прославленному писателю, что его точка зрения на другого писателя не совпадала с ее. Так мы жили и работали! При таком "досмотре" со стороны тех, кто все блага и привилегии черпал, не считая, из государственного кармана, а, по сути, хищнически отнимал у бедняков, инвалидов, сирот, и при этом требовал величайшего почтения к "своей", очень им удобной власти и более того — неустанного восхваления сущего.

Что же ответил руководящей даме Константин Паустовский? А вот что:

— Если советская власть поддерживает доносчиков, я против нее.

Но жизнь наша уж так устроена, что, где и не клал, иной раз найдешь… Стоишь, к примеру, рядом с катафалком, ждешь "своей" очереди, простите, в крематории. А тут и без твоих машин — тесно, и водители нервничают, и организаторы похорон на взводе. И все время от времени "ломятся" в кабинет директора данного заведения и просят, и требуют: "Когда? Сколько же можно еще ждать?!"

Растерзанный, измученный, вытирая пот, директор выскакивает из кабинета на улицу и успокаивает нас:

— Не волнуйтесь! Немного терпения! Я вас всех сожгу!

Жизнь… всюду жизнь… с неожиданностями и самоповторами… с горестными и юмористическими поворотами…

БОРЕМСЯ, БОРЕМСЯ…

Люди умирают, как известно, не только в своей постели, но и в поездах, в самолетах, в домах отдыха, на рыбалке… Мне сообщили, что в одесском Доме творчества скончался пожилой прозаик, у которого нет ни жены, ни детей, а только дальние родственники, которые тем не менее просят привезти тело в Москву.

Значит, мне пора собираться в дорогу. Дело летнее, отпускное, а значит на гостиницу в популярном приморском городе рассчитывать не приходится. Собрал чемодан, попрощался с женой, детьми и поехал в аэропорт…

Так оно все и оказалось в точности… Жара в Одессе за сорок, загорелые до черна одесситы и гости выстраиваются в бесконечные очереди за газировкой, от выплеснутой на асфальт воды тут же валит пар…

Особо мне запомнилась одна продавщица. Очень полная, вся в рыжих пятнах от солнца, в сарафане с низким вырезом и косынке на макушке. Действовала исключительно проворно — то и дело швыряла едва не в лицо жаждущему полупустой стакан и требовала:

— Побыстрее, мальчики, готовьте деньги, девочки!

Я-то знаю подобных "деловых" одесситок. К ним лучше не цепляйся — крик поднимут до неба.

Но бледный житель среднерусской полосы, видно, впервые прибывший в Одессу и не разбирающийся в представителях местной коммерции, откровенно удивился:

— Гражданочка, вы же не долили… Разве не видите? И газа нет…

Могучая дама вышла из-за прилавка, подняла кулаки над головой и принялась долго, со вкусом скандалить:

— Граждане! Вы только гляньте на него! Ему газ нужен! Вон, видишь газзавод? Если тебе так уж нужен газ — иди туда и задохнись там своим газом!

Я постоял, постоял и пошел прочь. Я еще не знал, где буду ночевать. Мне еще предстояло оформить документы на право перевезти усопшего в цинковом гробу с помощью Аэрофлота, "отметиться" в санэпидемстанции.

Когда же все необходимые конторы обошел, наступил вечер, прелестный одесский вечер, когда с моря веет нежная прохлада, звучит музыка, смех, в белоснежных одеяниях, на высоких каблучках, пританцовывая, бегут куда-то юные, жизнерадостные одесситки… И хорошо, даже замечательно, что у всех у них есть квартиры, комнаты, на худой конец, — койки в общежитии. Мне же с моим чемоданом деваться некуда… Что же оставалось? Идти на то место Приморского бульвара, где, по слухам, кучкуются желающие подзаработать, сдавая свое жилье внаем…