Спецназовец. За безупречную службу - [19]

«То-то и оно, — подумал он. — Так что нечего удивляться, дружок. Просто их разведка сработала лучше твоей, в результате чего мы имеем то, что имеем…»

И сейчас же вспомнил, где ему доводилось слышать этот гнусавый, вечно недовольный голос. Ну конечно же, а как же иначе! Без этой сытой гниды в славном городе Мокшанске не обходится ни одна подлянка. И, если у тебя вдруг, ни с того, ни с сего, началась полоса неприятностей, можешь не сомневаться: так или иначе, не мытьем, так катаньем, это его рук дело. Либо ты, сам того не ведая, перешел дорогу ему или кому-то из его дружков, либо им приглянулось что-то, принадлежащее тебе — причин может быть великое множество, а следствие, оно же результат, всегда одно: ты по уши в дерьме, и жаловаться некому.

Рассчитывать на помощь извне, таким образом, не приходилось. Собственно, в подобных случаях рассчитывать на нее не приходится никогда. Словосочетание «правовое общество» в России означает следующее: прав тот, у кого больше прав. А прав нынче, как и миллион лет назад, больше у того, кто сильнее.

— Эй, служивый! — окликнули из коридора. — Хватит дурака валять! Обалдел, что ли — в живых людей боевыми палить? Выходи, не тронем!

— А ху-ху не хо-хо? — задиристо откликнулся Мамалыгин.

Он продолжал хорохориться, хотя отлично понимал, что вот именно валяет дурака. Окон в лаборатории не было, расположенная в дальнем углу вторая дверь вела в кладовку размером с платяной шкаф, и все активы последнего защитника «Точмаша», таким образом, помещались в обойме его пистолета. Большого толку от этих активов ожидать не приходилось, да и оборона имела смысл лишь до тех пор, пока рейдеры думали, что у него есть, что защищать. Вся эта дурацкая перестрелка была затеяна только затем, чтобы увести их подальше от третьего с краю окна в коридоре второго этажа административного корпуса — с виду такого же, как все прочие, а на самом деле, если Бурундук правильно все понял и не ошибся в произведенных на скорую руку расчетах, золотого. Да нет, не золотого даже, а… черт, сразу ведь и не сообразишь, какое вещество нынче ценится дороже всех остальных!

В общем, если Бурундук не просчитался, пресловутое окошечко стоило поболее города Мокшанска со всеми его пригородами, промышленными предприятиями, а также пахотными, охотничьими и прочими угодьями.

— Эй, Мамалыгин! — позвал из коридора знакомый голос. — Слышишь, Бурундук? Давай потолкуем!

Бурундук выставил поверх баррикады руку с пистолетом и наугад пальнул в открытую дверь. В коридоре с треском брызнули осколки кафеля, кто-то охнул, и все тот же знакомый голос прочувствованно воскликнул:

— Твою ж мать!..

— Своей займись! — крикнул ему Бурундук. — По-родственному, как ни крути, дешевле выйдет!

— Ну, хватит, — сказал в коридоре звучный, властный голос, который Мамалыгин слышал впервые. — Сколько можно возиться с этим клоуном? Кончайте с ним. Ясно ведь, что…

— Погодите, — встрял земляк Бурундука, — так мы не договаривались. Постойте, я сейчас. Бурундук! — позвал он. — Ты что там, белены объелся? Ты хоть понимаешь, что творишь? За что умирать-то собрался — неужто за эту груду кирпичей?

— Так вот и мне же интересно: за что? — вступил, наконец, в конструктивный диалог с пустым дверным проемом Мамалыгин. — Вы б хоть объяснили для начала, что вам надо. А то — пиф-паф, ой-ой-ой… Я-то, грешным делом, решил, что вы по мою душу!

— Я же говорю: клоун, — убежденно повторил властный голос.

— Папку отдай, и свободен, — сказал земляк.

— Какую папку? — очень натурально изумился Бурундук.

— Сам знаешь, какую. Синюю!

— Мужики, да вы что? — воззвал к разуму рейдеров Бурундук. — Откуда у меня какая-то папка? Все папки либо в спецчасти, либо в кабинете у директора! И синие, и красные, и зеленые в горошек…

— Нет ее там, — сказали из коридора.

— А вы хорошо смотрели?

Не успев сдержать неразумный порыв, он задал этот вопрос с сильно утрированным еврейским акцентом: «А ви хо'ошо смот'ели-и?», как будто играл старого еврея-часовщика в любительской постановке пьесы, написанной по мотивам одесских рассказов Бабеля.

— Вот козел, — сказал властный голос, а земляк уже не предложил, а довольно грубо потребовал:

— Папку отдай, дурак! Убьют ведь!

— Сам ты дурак, — сказал ему Бурундук. Он нашарил в кармане завалявшийся там кусочек ванильной сушки, бросил его в рот и, с хрустом жуя, добавил: — Нет у меня никакой папки!

Это была чистая правда — целиком, от первого до последнего слова. И папки у него не было, и землячок был дурак, каких поискать. С какой стороны на него ни глянь, все равно дурак. Дурак, что во все это ввязался, и дурак, что, ввязавшись, подал голос. Если думал, что Бурундук его по этому голосу не опознает — дурак, и если вообразил, что, опознав, Мамалыгин ему поверит — дурак в квадрате, даже в кубе.

Ясное дело, Бурундук знал, где папка — сам ведь спрятал, если это можно так назвать. И только сейчас, обозвав собеседника нехорошим словом, осознал, что и сам недалеко от него ушел.

Потому что с того мгновения, когда землячок подал голос, шансов выжить у Бурундука не осталось. Он мог сказать, где папка, а мог и не говорить — теперь это не имело для него, лично, никакого значения.