Спаянные на жизнь и смерть - [12]

Ким Ен Гир».

* * *

«Дорогой Чжан!

Сегодня, переправившись через реку Датунцзян, мы заняли новые позиции.

Я попросил отпуск, чтобы хоть ненадолго наведаться домой. Дома у нас всё пошло прахом. Золотистые колосья спелого риса печально сникли к воде — рис некому было убирать, и он гнил на корню. Я бегом припустился к деревне. Все дома в деревне сожжены или разрушены американскими бомбами. Обуглившиеся стропила ещё дымились. У дороги под деревом, словно отдыхая, сидел старик. Я подошёл ближе. Это был дядя Пак. Из головы, свесившейся на грудь, текла на его белый костюм кровь. Я побежал дальше. Только по сломанной яблоне я узнал место, где раньше стоял мой дом. Сейчас здесь были обломки. И вдруг я увидел… Нет, я и до сих пор не могу этому поверить! А тогда я вскрикнул от ужаса, и в глазах у меня потемнело…

Бедная моя, трудолюбивая мать! Как она воспряла духом за последнее время… Жить бы ей и жить…

А где моя жена, где сынишка, где брат?

Я крепко стиснул зубы. В эту минуту я ненавидел самого себя — почему я не могу удержать слёз? Я со злостью вытер глаза и торопливо зашагал из деревни. Ненависть жарким, испепеляющим огнём жгла моё сердце. И я шёл не останавливаясь. Скорее, скорее в часть!

Клянусь, тысячу раз клянусь: я уничтожу всех этих извергов, ступивших на нашу землю!

Ким Ен Гир».

Глава пятая Сражение длилось до рассвета

Солнце скрылось за горой, окрасив небо багрянцем. Чжан Ин-ху и Ли Сяо-тан несли на палке большую корзину с кукурузными початками. Оба бежали вприпрыжку.

— Поторапливайтесь, поторапливайтесь! — подгонял товарищей Чжан Ин-ху. — Надо поскорее со всем управиться.

— Эй, поторапливайся! — послышалось со всех сторон, словно возглас Чжан Ин-ху был подхвачен эхом.

Китайские добровольцы помогали корейским крестьянам собирать кукурузу. Одни таскали кукурузные початки в мешках, взваленных на спину, другие в корзинах. Кое-кто, подражая кореянкам, нёс широкие плоскодонные корзины на голове.

Чжан Ин-ху и Ли Сяо-тан вновь наполнили свою корзину и собрались уже было поднять её на плечи, но к ним подбежали две кореянки и попытались отнять корзину. Мужчины не уступали. Тогда пожилая кореянка показала на лицо Чжан Ин-ху: смотри-ка, мол, всё в поту! Отдохнуть надо! По лицу Чжан Ин-ху расплылась широкая улыбка.

— Ничего, тётушка! Корейцы и китайцы, — он соединил свои ладони в крепком пожатии, — как одна семья. Ваши заботы — это и наши заботы.

А Ли Сяо-тан, улыбаясь, засучил рукава и показал свои мускулистые руки: глядите, мол, сил у меня хоть отбавляй!

Подняв корзину, они побежали с поля.

Подул лёгкий северный ветерок, и с шелестом закачались высокие кукурузные стебли…

Едва добровольцы присели отдохнуть после работы, как их шумной толпой окружили крестьяне. Старики и старухи, юноши и девушки — все наперебой приглашали бойцов к себе отужинать.

— Нет, нет, мы никому не хотим быть в тягость, — отказывались бойцы. — У нас и своей еды довольно.

— Ну, как же это так! — возражали крестьяне. — Вы столько для нас сделали и не даёте угостить вас!

Бойцы и крестьяне объяснялись каждый на своём языке, но тем не менее отлично понимали друг друга.

Крестьянам так и не удалось настоять на своём. Добровольцы расположились у подножья горы и, присев на корточки, поужинали варёным гаоляном и привезённой с собой из Китая солёной рыбой.

Стемнело. Добровольческая часть направилась к месту назначения, указанному командованием Корейской народной армии. Отряд Чжан Ин-ху шёл впереди. На развилках дорог отряд встречали корейские проводники и показывали, куда нужно сворачивать. Перевалив через холмы, бойцы увидели перед собой высокую гору. Каменистая вершина терялась в облаках. На склонах, словно звёзды в тёмном небе, мерцало множество огней: это местные жители — старики, женщины, дети — при свете факелов ремонтировали дорогу. Узнав, что прибыл отряд китайских добровольцев, они побросали работу и поспешили навстречу бойцам.

Китайцы были одеты в форму Корейской народной армии: жёлто-зелёные ватники и военные фуражки, на которых красовались венки из ивовых прутьев с вплетёнными в них дубовыми листьями. Подтянутые, при полной боевой выкладке, они с улыбкой оглядывали столпившихся вокруг них людей. Особенное внимание толпы привлекал Чжан Ин-ху — на рукавах ватника и брюках алели у него командирские канты.

Корейцы заговорили, перебивая друг друга, но понять их было трудно. Чжан Ин-ху мимикой и жестами изобразил высокого человека с длинным носом — американца и, взяв винтовку, сделал вид, будто он колет кого-то. Корейцы засмеялись. Седобородый старик, улыбаясь, похлопал Чжан Ин-ху по плечу. Потом он достал из кармана матерчатый мешочек и извлек из него старинный деревянный компас. Положив компас на ладонь, старик показал его Чжан Ин-ху. Стрелка компаса завертелась, словно живая, и, обернувшись красным концом на юг, застыла на месте. Осторожно опустив компас обратно в мешочек, старик протянул его Чжан Ин-ху, знаками объясняя, что он дарит ему эту вещь. Чжан Ин-ху стал отказываться, и старику так и не удалось уговорить его принять подарок.

Едва только Чжан Ин-ху повернулся, собираясь отойти от старика, как к нему подбежал корейский мальчик и сказал по-китайски: