Спасти Сталина - [2]

Водила вновь расхохотался. Свет фар выхватил в сером, вечернем сумраке тёмные силуэты, громко пирующих ворон. Пётр машинально присмотрелся. Птицы орали во всё горло над горой мусора, на которой лежала их добыча. Видимо, падальщики нашли себе хорошую поживу и с радости так загуляли, что и про сон совсем забыли. Их было много. Так много, что даже вечер стал казаться ещё темнее от их чёрных крыльев. Запах поживы привлекал всё новых и новых ворон. Но её на всех не хватало, и они уже начали меж собой потасовку за кусок добычи.

– Что-то мне, Лёха, сегодня не очень нравится этот вороний праздник! Им спать давно пора, а они беснуются, будто бы с ума посходили! – кивнул мусорщик в сторону беспорядочно кричащих птиц.

– Что ты к ним пристал! Пусть пташки малые хоть немного, да потешатся. Не одному же тебе от пуза всё время нажираться! – безразлично махнул рукой в сторону ворон водила.

Он поудобнее перехватил баранку, резво крутанул её ещё раз, и стал выруливать на главную дорогу, ведущую к шлагбауму, возле которого в будке дежурила охрана. Что она здесь сторожила – не понятно. Скорее всего, чтобы никто не пользовался этой свалкой на халяву.

– Стой, Лёха! Я всё-таки пойду схожу, гляну – чему эти мусорные шакалы так радуются. Не нравится мне это чёрное пятно на горе мусора, над которым они мечутся, как ошалелые!

– Вот неугомонный! Да мало ли, что едят глупые пташки. Может, какую лису или дохлую собаку нашли – вот и радуются, что даже уснуть не могут. Не завидуй им, когда вернёмся в город, сами от души так нажрёмся! Да так, что про эту кучу разного дерьма вмиг забудем. Я, как приеду, своей Таньке сразу прикажу, чтобы жареной картошечки мне забацала, да селёдочки маринованной, да с лучком, который колечками, да под рюмашку-другую холодной водочки! Брось, Петруха! Ну, этих пернатых к чертям собачьим, поехали? А? Не отбирать же жратву у наших братьев меньших! – недовольно проворчал водитель.

– Стой, тебе говорю! Я всё равно пойду взгляну! —крикнул мусорщик, распахнул настежь дверь и на ходу выпрыгнул из кабины.

– Ты, Петруха не на всё лицо обожжённый – ты на всю голову обмороженный! – громко проорал в открытое окно водила, сплюнул с досады, да грязно выругался, но машину всё-таки остановил.

Пётр ещё раз, с самопроизвольно нарастающим беспокойством посмотрел на темнеющий на горе мусора силуэт. Вороны с остервенением рвали его на части. Мусорщик, наконец понял, что его всё это время так тревожило. Он тут же, мгновенно рванул с места. Побежал к мусорной горе и, не притормаживая, понёсся наверх. Вороны с испугу взлетели и стали с громкими криками кружить над ним. Самые наглые даже примерялись атаковать и таким образом отогнать незваного пришельца от своей добычи. А тот, всё упорно бежал наверх. Когда Пётр, наконец, добрался до цели, то встретился взглядом с вороной, гордо сидящей прямо на голове трупа человека. Она была несколько крупнее остальных и по всему, видимо, привыкла командовать своими товарками. Птица, слегка наклонив голову, подозрительно покосилась на Петра, но не стала отлетать в сторону, подобно своим трусливым сородичам. Она всем своим видом показывала, что она здесь главная и добыча принадлежит именно ей. Ворона угрожающе раззявила тяжёлый клюв и недовольно каркнула.

– Кышь, падаль! Давай, проваливай отсюда! – крикнул Пётр и замахнулся на неё.

Ворона наклонила голову и злобно покосилась на пришельца. Ещё немного помедлила, оценивая ситуацию, но потом, всё же нехотя тяжело взмахнула крыльями и отлетела в сторону. Она пристроилась совсем рядом. Видимо, полагала, что её конкурент вскоре уйдёт и она вновь будет безраздельно хозяйничать. Пётр подобрал с кучи мусора кем-то выброшенный рваный ботинок и со злостью швырнул им в наглую птицу. Недовольно каркнув, ворона взлетела и стала кружить вместе со своими сородичами, – при этом, иногда угрожающе, с громкими криками планируя над самой головой Петра.

Из окна кабины мусоровоза высунулся Лёха. Он опасливо покосился на агрессивную стаю ворон и нетерпеливо замахал рукой напарнику. Ему явно хотелось побыстрее уехать отсюда. Пётр только отмахнулся от его настойчивых призывов и склонился над трупом. По окоченелости и состоянию кожи было видно, что пролежал он здесь, уже, как минимум дня два. Мусорщик вгляделся в лицо или то что с натягом можно ещё было назвать лицом. Глаз уже не было. Их выклевали падальщики и теперь в небо смотрели тёмные, провалы со следами засохшей крови. На лбу трупа, ровно посередине зияло аккуратное пулевое отверстие. «Педант какой-то стрелял или отъявленный садист с задатками эстета!», – подумал Пётр. Костюм на неизвестном мужчине был грязен и разодран, но всё равно легко можно понять, что его материал не из дешёвых То тут, то там, – на одежде трупа темнели пятна крови и грязи. На его груди коричневым скотчем была приклеен когда-то белоснежный лист бумаги с надписью, сделанной от руки: «Мус… р!». Вороньё исклевали и изорвали некогда белый лист, а от сырости он покорёжился и почернел. Но понять, что именно было написано, особого труда не составляло. Посередине листа лежали механические часы в металлическом корпусе. Странно, что вороны их никуда не утащили. Часы были простреляны, причём, прямо на груди, возможно, ещё живого человека. На котором часе они остановились понять было невозможно. Стрелок у них не было, а циферблат сильно искорёжен. Пётр осторожно взял часы. Механизм тоже разворочен, а крышечки у них не было. Походил вокруг трупа, внимательно глядя себе под ноги. Недалеко, под осколками битой пивной бутылки, всё-таки нашлось то, что он искал. Это была крышка от тех самых часов. Тоже покорёженная, с рваной дыркой почти посередине. Пётр перевернул её и тихонько присвистнул. Пуля прошла немного сбоку и отчётливо была видна часть выгравированного текста: «…КГБ СССР. 1976 год».