Спасти Москву - [5]

– Так то у родственничка своего спросите! У уважаемого Вадима Николаевича! Он же теперь эффективный предприниматель! – картинно поклонился он пустующему теперь стулу. – И мастерская теперь его, и работают там вместо школьников гости из бывшего Союза! И управляющий барином ходит! Валенки нынче в моде! Особенно наши – девочки, вон, разукрасили, всякими блестинками пообклеили, так и покупателей сразу орава! – превозмогая боль, снова завелся он. – А как дело пошло, так и у предпринимателей ваших глаза загорелись! Теперь это авторские валенки по ценам по бешеным! Вон стоянка, что выставка; что ни машина – так джип, как рояль, блестящий!!! Кому мастерская мешала моя?! Почему задарма отдали?! – Все. Дыхание сбилось, и перед глазами потемнело. Тело разом налилось свинцовой тяжестью, и пожилой человек без сил опустился на стул.

– Но вам же объявлена официальная благодарность от администрации, – беспомощно озираясь по сторонам, словно ища защиты у присутствующих, залопотал разбитый в пух и прах Билык. Впрочем, бесполезно. Бабушки, потупив взоры, разглядывали собственную обувку да спинки кресел впереди сидящих. – И ценный подарок, – уже совсем некстати брякнул он.

– Нужна мне ваша игрушка, – со злобой прошипел в ответ тот, откидываясь на спинку стула. – Сдался мне ваш айфон. Скажи спасибо, что прямо там об бошку не разбил этому, – тяжело дыша, прохрипел Булыцкий, – как его, эффективному бизнесмену, – снова зло посмотрел он на стул, где еще совсем недавно восседал тот самый борзый молодец, что собирался эффективно обменивать опыт на что-то там еще.

– Кто-нибудь, дайте валокордин! Откройте окна! – забил тревогу Бэкаэм, видя состояние Булыцкого. – Да не суетитесь вы! Разойдитесь! И не охайте! «Скорую» кто-нибудь вызовите! – при всех своих недостатках директор отличался поразительной способностью в критических ситуациях моментально мобилизовываться, беря управление в свои руки, и живо разруливать все на свете, попутно заминая неприятные разговоры.

– Да какая, к черту, «Скорая», – когда первый приступ прошел, отмахнулся от всех Николай Сергеевич. – Окно откройте. Да не фрамугу, говорю, окно! – Паника улеглась, и теперь все действовали четко по указаниям Николая Сергеевича. – У меня внизу сумка, там – таблетки. Черная тряпичная. Сюда ее. Вот ключи.

– Марья Сергеевна, накапайте корвалола! У кого валокордин? Живо, живо! Да откройте кто-нибудь это чертово окно! – тут же распоряжался БКМ. В последнее время у него, похоже, и без того земля под ногами горела, а тут еще и преподаватель, на нервной почве богу душу отдавший, ему ну совсем некстати был, оттого и суету навел такую.

У Булыцкого в руках тут же возник стаканчик, который тот машинально опрокинул в рот. По горлу растеклась знакомо-обжигающая микстура. Тут уже и сумку притащили, и он, порывшись, извлек упаковку с горошинами нитроглицерина. Поморщившись, преподаватель забросил под язык пару таблеток.

– Да вы прилягте, прилягте, – пока все метались, директор, оказывается, распорядился сдвинуть стулья актового зала так, чтобы организовать лежачее место.

– Да уйди ты! – прошипел он на Бэкаэма, обмахивающего его, словно тренер боксера, полотенцем.

– И рот закройте, – оборвал директор. – Пока лицо не порозовеет, вы – в моей власти.

– Спасибо, – уже без злобы отвечал тот. Пешка он, хоть и директор. Хоть и родственников подтащил всех кого мог, введя, по сути, круговую поруку, а все равно – пешка. И если Николай Сергеевич мог позволить себе побушевать, выражая точку зрения, наперед зная, что ничего ему не сделают, – ну где вы найдете преподавателя труда и истории, да еще и классного руководителя в одном лице?! – то его оппоненту приходилось в буквальном смысле слова балансировать на лезвии ножа; чуть что не так, так и прощай и рубашка на запонках, и должность, и родственники при делах, и прочие прелести тяжкого, но сладкого бремени. И все его махинации, с рук сходившие до сих пор, тут же припомнятся, а Бэкаэму ох как этого не хотелось! От этих мыслей сердце снова зашлось нервным боем, и Булыцкий поспешил расслабиться, буквально силой заставив себя вспомнить дурацкую песенку: «Don’t worry, be happy». И хоть слов не знал, а все равно грела она ему душу так, что всегда легче становилось. Намного. Так же, как и в этот раз.

Приступ прошел, оставив слабость во всем теле. Едва поняв, что все утряслось, Бэкаэм растворился, оставив преподавательниц хлопотать над коллегой. Впрочем, пожилой человек, едва почувствовав себя лучше, отправил их всех восвояси: все равно толку от них никакого; суета одна, раздражающая только. Домой не хотелось. Совсем. Что делать там обозленному одинокому пожилому человеку предпенсионного возраста? Пить только если. Безбожно и нещадно. Нет, так не годилось. Поэтому, почувствовав себя нормально, он отправился в музей свой, по дороге заглянув в подсобку к Лехе. Уже там, в окружении экспонатов, распаковали дешевый магазинный рулетик и пачку сока с горделивой надписью: «Береги сердце».

– Сожрут они тебя, – с горечью сплюнул на пол Спиридоныч.

– Подавятся, – зло отвечал Булыцкий.

– И не таких жрали, – поднявшись на ноги, он подошел к столу и со злостью громыхнул по кнопке чайника, словно бы она оказалась виновницей всех его бед. Тот отозвался недовольным гудением потревоженной нагревателем воды. – Все равно по документам не оформлено это как музей!