Спасти или уничтожить - [7]

Вчера после обеда прибыл отряд во главе с лейтенантом, человек сорок. Расположились в селе. До хутора, где жил приятель Рыгора, они не дошли, но, судя по всему, скоро доберутся.

— Ну, пришли, и что? — задал вопрос кто-то из слушателей.

— Ну, как «что»? — дед Рыгор вздохнул. — Трех мальцов еврейчиков застрелили.

— Как «застрелили»? — автоматически удивился вопрошавший.

— А так — пулями. Баба моего товарища, как увидела это, домой побежала. Считай, не меньше версты пробежала, — сдавленным голосом выговорил Рыгор и замолчал.

По его разумению, само то, что баба пробежала версту, уже говорило о том ужасе, который охватил людей.

Потом таким же голосом продолжил:

— Говорят, еще много стреляли.

«Отчет» свой он закончил позже, но решение уже было ясно всем: выходить из лесу нельзя. Надо каждый миг быть готовым защищать свои жизни.

Так, в июне тысяча девятьсот сорок первого года возник партизанский отряд. Тогда, правда, они и названия такого не слыхали, и делать ничего не умели. Это уж потом жизнь научила.

Да и не жизнь — война…

Учились быстро, без шпаргалок, до всего доходили своим умом. Тут ведь были и браконьеры, и контрабандисты, и другие люди, не только землю пахавшие.

Учились быстро, потому что хороших вестей было мало, а в отряде, раз уж складывался он из жителей села, были и русские, и поляки, и белорусы, и евреи. Из тех, кому идти-то некуда. Главное — евреи, конечно. Все понимали, что их-то сразу стрелять будут, не раздумывая. Вот беда людям…

Первую операцию провели, узнав, что в селе неподалеку свирепствует староста — бывший баянист, желанный гость на всех днях рождения, свадьбах и других праздниках. Назначенный немцами, он сразу же стал выполнять указания ретиво и споро. Набрал полицаев, составил список родственников тех, кто был призван в Красную армию, тех, кто учился в крупных городах, тех, кто был заметен по школьным делам или помощи колхозу.

Все задания по сбору продуктов староста и его подручные выполняли так, что и самим еще оставалось, поэтому жили, не бедствуя. Да, и черт бы с ним, но проснулось в старосте сладострастие, стал он охотиться на девчонок лет пятнадцати. Откровенно звал в гости, грозил донести немцам, а на вопрос «о чем донесешь» ухмылялся:

— Посля узнаешь.

Все вроде просто грозил, но, когда первую девчонку изнасиловал, Миронов принял решение наказать гада. От казни отказался, пояснив:

— Мы через него, через наказание попробуем урезонить других, кто с немцами сотрудничает. Уберем одного — поставят другого, а селян могут и наказать. Так что выигрыш у нас будет куцый, ущербный. А накажем — дадим всем понять, что немцы тут невечно, а народ все помнит.

Старосту выкрали ночью, утащили за село на опушку леса. Все делали молча, и это действовало пуще всяких слов. Украденный, в рот которому запихали его же собственную портянку, мычал, извивался, старался вырваться.

Когда его оттащили далеко, когда стало понятно, что случайные люди его не услышат, Миронов велел:

— Раздевайте гада.

Раздетый догола староста был заново перевязан веревками. В темноте он и не знал, что сразу за ним находится муравейник.

Перевязывали его дед Рыгор и Герасим Зарембо, перевязывали умело и мудрено, так, что, когда старосту усадили задом в муравейник, а между колен воткнули косу, он мог только водить руками вверх-вниз, перерезая веревки.

Миронов наклонился к старосте, говорил тихо, почти на ухо:

— Ты, давай спеши: светать начнет, увидят тебя люди голого да с искусанным задом — уважать перестанут. Нам еще далеко идти, но имей в виду — если что, снова придем, но тогда уже косу тебе не между ног засунем, а в самый зад. А с косой в заднице долго не живут, я думаю.

А сам на всем пути возвращения в отряд удивлялся: ему ни на миг не было жалко старосту, посаженного в муравейник.

Петр Миронов стал командиром отряда будто случайно, а, с другой стороны, иначе и быть не могло: так хорошо умел он все увидеть, оценить и предвидеть. И обозы отбивали, и молодежь, согнанную для отправки в Германию, освобождали, и даже две колонны пленных отбили.

Правда, Миронов да и все остальные понимали, что живут и действуют они вслепую, как котята. И, как только немец главные дела сделает, так и на них навалится. И надо бы хоть какую помощь получить. Рацию бы, лекарства, бинты, а еще важнее оружие и взрывчатку, да как связаться, как сообщить, что сражаются тут с немцами простые люди!

Тревожное состояние длилось довольно долго, до тех пор пока в конце августа Евген Щербича, стоявший в дозоре, позвал его «трохи прогуляться».

Миронов возмутился: как посмел пост оставить, но Евген ухватил его за рукав и волок дальше.

Только отведя шагов на пятнадцать, сказал негромко:

— Так, Андрей там это… охраняет…

— Почему один? — спросил Миронов, и Щербич удивленно ответил:

— Так, не в отряд же их вести? Мало ли? Если, к слову сказать, шпионы, так, мы их тут прямо и того…

Все выяснилось, когда подошли к посту. Там в самом деле под прицелом дробовика, с которым стоял на посту напарник Щербича, сидели и мирно переговаривались трое. Один из них все тот же товарищ Голубев Матвей Матвеевич, двух других видел на разных совещаниях.