Спасители Ураканда - [8]

* * *

Увы, именно в эту минуту их и подловили старшаки. Разумеется, за коттеджем прихвостни Огурца тоже следили, и взмах платка выдал ребят с головой. Стоило злополучной троице зайти в палату, как следом за ними с улюлюканьем влетела шайка недругов. От крепких тумаков Пашка тут же осел на полу, а Димка, охнув, вылетел из палаты. Егору и прочим ребятам Огурец угрожающе показал кастет.

— Знаете, что это за штука? — сладким голоском пропел он.

Конечно, они знали. Видели не раз по телевидению, еще чаще слышали от старших приятелей.

— Может, есть желающие попробовать?

Разумеется, желающих не нашлось.

— Ну? Кто тут самый храбрый? Ты, что ли, атаман? — Огурец шагнул к Егору.

Стиснув зубы, тот промолчал. Силы были явно неравные.

— А нет храбрых, стойте, где стоите, — Огурец ухмыльнулся. — Не боись, мелюзга! Долго мучить не буду. Повоспитываю немного и отпущу.

На визжащую Булочкину тут же накинули простыню, крепко спеленали полотенцем. Побледневших Артема с Вовчиком оттерли к стене. Физиономия Огурца на этот раз выражала крайнюю степень довольства. Так было всегда, когда появлялся повод для наказания. Артем знал, что подобного рода людей именуют садистами. В младших группах поговаривали, что Огурец с Котофеичем нередко подстреливают птиц, камнями подшибают лапы собакам. По слухам, и свой единственный шрам на подбородке Огурец получил от кошки, которую захотел было помучить. «Жаль, мало царапнула, — рассуждала малышня, — такому гаду не мешало бы и нос откусить!..» Как бы то ни было, но теперь этот самый «гад» с хозяйским видом расхаживал по палате, небрежно хватал и сбрасывал на пол вещи ребятишек. Должно быть, животного мира старшакам давно уже было маловато, — со зверушек приятели Огурца собирались перейти на людей.

— Ну, что, суслики! — он потрепал Вовчика по пухлым щекам, Артема ткнул кулаком в ребра. — Готовы к героической смерти?

— За что? — пролепетал Артем.

— За то, что бегали от нас, как сайгаки, — скаут приблизил перекошенную физиономию к лицу парнишки. — Если Огурец сказал «стоять», значит, все стоят! И никакой Астроном мне не указ!

Рядом громко икнул Вовчик Толстый. От Щуки, приятеля Огурца, он тут же получил саечку «за испуг».

— Спокуха! — Огурец подмигнул дружкам. — Сначала проверим на фофаны, потом испытаем удушением, а затем… — он снова довольно осклабился, — затем заставим драться друг с другом.

— Ага! — Котофеич гоготнул. — Мы на них, типа, ставки будем делать. Как в тотализаторе.

— Это у тебя что? — привычно обыскав Артема, Огурец бесцеремонно залез к нему под майку и выудил «волчка». — Ах, да! Они ведь у нас еще маленькие. В игрушки играют…

— А этот умнее, понимает толк в жизни, — вторя примеру вожака, Щука выудил из кармана Вовчика пару леденцов. — Ты, я вижу, в лагерь не худеть приехал, а поправляться? Учти, я буду на тебя ставить. Проиграешь, подвешу за ноги прямо в палате.

— А я — тебя! — Огурец вновь цапнул Артема за ворот. — Может, тоже любишь леденцы? Что там у тебя в кармашке?

Пальцы его заелозили по одежде парнишки, и Артем с ужасом ощутил, как шевельнулась в правом кармане подобранная во флигеле веточка.

— Это мое! — крикнул он, пытаясь удержать руку Огурца, но тот уже вырвал свернувшуюся клубком ветку.

— Было — да сплыло… Ха! Наш шибздик гербарий собирает!

— Не трогай!

— Уже потрогал. Стой, не дергайся! — Огурец пятерней ткнул Артема в лицо. Брезгливо осмотрев ветку, отбросил за спину. — Ну что, начнем пробу на фофаны? Учти, мелюзга, у меня удар пушечный. Мозги с лету вышибаю.

Он не шутил. Артем и сам видел пострадавших от щелбанов Огурца. У ребятишек вздувались на головах преогромные шишки, а глаза становились абсолютно шальными.

— Отставить!

Хлопнула дверь, и в коридор вразвалочку вошел Мишаня, главный вожатый скаутов. Высокий, с мускулистыми загорелыми руками, с лицом грубоватым и неулыбчивым, он оправданно внушал трепет. Насколько знал Артем, Мишаня около месяца назад демобилизовался из армии и теперь усиленно внедрял усвоенные на службе приемы воспитания. Честно говоря, Артем не понимал, почему этот здоровенный громила теряет время в детском лагере. Детей он явно не любил и ни о какой педагогике слыхом не слыхивал.

— Смирна-а! — гаркнул Огурец и первый вытянул руки по швам. Его приятели послушно замерли.

— Что за базар? — с ленцой поинтересовался вожатый. — Звеньевой, доложить!

Огурец по-строевому развернулся, печатая шаг, приблизился к Мишане.

— Так что это… Проводим воспитательную работу! — отрапортовал он. — Эти двое типусов и еще одна девчонка гуляли вне лагеря во время сон-часа.

— Ты лично их видел?

— Ага! Пытался поймать, не догнал.

— Вон оно что, — с ленцой протянул Мишаня. — Не догнал, говоришь?

Огурец и сам понял, что сболтнул лишнее, но поправляться было поздно.

— Я думал…

— Пусть индюк думает! — оборвал его Мишаня. Медлительно подняв руку, показал Огурцу два пальца. — Как полагаешь, что это?

— Ну, наверное…

— Это, звеньевой, два выговора! Тебе, уразумел?

— За что, Мишаня?

— Я тебе не Мишаня, это во-первых! — рявкнул вожатый. — А во-вторых, выговоры тебе объявляются за то, что не сумел догнать салажат и за то, что сам разгуливал вне лагеря в неположенное время.