Спаситель и сын. Сезон 5 - [50]

– А ты права, – сказал Лионель. – Кот – это классно.

– Ага! – ликовала Мейлис.

Спасителю вспомнилась недовольная гримаса Олимпии, когда она поняла, что Лионель никогда не станет отцом ее ребенка. Мейлис добивалась, чего хотела, куда более настойчиво и хитро. Лионель попался на крючок и увлеченно перебирал имена для будущего кота: Царапыч, Китикет, Жирдяй. Мейлис встречала каждое новое имечко веселым смехом. Под занавес Лионель сказал Спасителю, что Олимпия предложила ему снова работать с ней, но внештатно, чтобы не встречаться в офисе. Олимпия – порядочный человек. Она не собиралась мстить своему веб-дизайнеру и лишать его куска хлеба.

Лионель завязал шнурки на кроссовках Мейлис, поднял ее с дивана и понес на руках. Такого он прежде никогда не делал, во всяком случае при Спасителе. Мейлис хотела и получила папу. Спаситель проводил их до входной двери.

– Берегите себя! – сказал ему на прощанье Лионель.

В тот вечер Спасителю было просто необходимо с кем-то поделиться, кому-то рассказать, что мадам Замани решила жить своей жизнью и оставила ему кота насовсем, что судьба поселила Марго и Самюэля на одной улице, что в Лионеле проснулся отец и, главное, что ему самому, Спасителю, удалось разбудить в сознании Луаны вытесненное воспоминание и что он, кажется, заделался колдуном-подмастерьем. На такой случай, когда его переполняли мысли о пациентах или он сомневался в себе, у него всегда имелось последнее прибежище, так сказать, последний патрон. Он обращался к Клотильде Дюбюи, психиатру-психоаналитику. Она выслушивала его излияния, вставляя время от времени весьма многозначительные «упф» и «пхы». Он дождался, пока все улягутся, и позвонил с веранды. В трубке заговорил автоответчик, что было неудивительно в такой поздний час, но вот что он произнес:

– В силу личных обстоятельств мадам Дюбюи вынуждена отменить все консультации. Будьте добры перезвонить через некоторое время.

– Не может быть, – пробормотал Спаситель.

Сговорились все, что ли?

* * *

Во вторник утром Бландина томилась в приемной и уже была на грани нервного срыва. Она стучала пяткой по ножке стула, вставала, ходила по кругу, опускалась на корточки в углу, вскакивала, надевала на шею шарф, будто собралась уходить, доставала из кармана айфон, но, посмотрев на него пустым взглядом, засовывала обратно, снова садилась, запихивала концы шарфа в рот, потом завязывала их бантиком на макушке, как на пасхальном яйце, потом наворачивала на руку и снова принималась колотить по ножке стула. Будь тут ее отец, он бы немедленно потребовал отправить ее в психбольницу. Когда Спаситель наконец позвал ее, она возмущенно воскликнула:

– Ничего себе!

– Знаю, – ответил он с усталой улыбкой.

В последнее время ему не удавалось вовремя выпроваживать пациентов. Сорок пять минут – это сорок пять минут, ни больше ни меньше. Но у самой двери они говорили:

– Пока я не забыл…

Или:

– Боюсь, не дотерплю до следующей недели…

И следовал монолог на добрую четверть часа.

– Я сейчас лопну, – объявила Бландина.

Спаситель молчал.

– Ты слышишь?

– Да.

– Мне снится по ночам, что я ем конфеты, обжираюсь, пакет за пакетом… потом просыпаюсь – такая тоска! Иногда до смерти хочется сладкого. Я рыскаю по дому. Мама все убрала, даже кусковой сахар. Забыла только мед. Я мед не люблю, но жрала его ложкой, столовой ложкой! Вкус отвратительный. Меня потом чуть не вырвало.

– Это пройдет. И неумеренный голод тоже. От сладкого хочется есть.

– Это точно. Как погляжу на Лу́ну… – Бландина надула щеки, как всегда, когда упоминала эту свою подругу. – Мы больше не дружим.

– Почему?

– Она на переменке сунула мне под нос пакет конфет и говорит: «М-м-м, вкуснятина!» Знает, что я больна и ничего тут нет смешного. Я взбесилась и сказала: «Зато у меня не отрастет такая толстая задница, как у тебя». Мы теперь не разговариваем. А раньше собирались пожениться. – Бландина чуть не плакала. – Зато Самир меня поддерживает: он больше не приносит мармеладки, которые получает от дяди килограммами. Это же всё лишние килограммы. – Она улыбнулась грустной шутке.

Марго позвала сестру на новоселье в свою еще необжитую квартирку.

– Она подумала обо мне, сама сделала торт с настоящим желтым сахаром и купила натуральные, не подслащенные соки.

Спаситель не стал говорить, что желтый сахар немногим лучше белого. Старшая сестра позаботилась о младшей: это куда важнее.

– Я думала, Марго пригласит кого-нибудь из своего класса и я буду лишняя, – говорила Бландина, – они все такие задаваки.

Марго училась в элитном выпускном классе, где часть предметов читалась на английском.

– Но она позвала только двух девочек, с которыми познакомилась в больнице, и парня, который был вожатым у них в летнем лагере. И все они какие-то чудные.

– Почему чудные?

– Парень, Шариф, уже взрослый, ему лет двадцать, и от него попахивает дурью. Он совсем не похож на Самюэля – Самюэль выглядит как мальчишка. А Шариф – тот уже травку курит, и улыбочка у него такая… как будто говорит: я – мужчина, ясно вам, цыпочки?

Бландина произнесла это басом, хвастливо выпятив грудь.

– Словом, ты от него не в восторге, – заключил Спаситель. А интуиции Бландины он верил.