Спасите наши души - [22]

В кафе, где он свалял такого дурака, ему реши­тельно разонравилось. Ася согласилась уйти.

— Куда поедем? — спросил Геннадий, наступая на педаль стартера.

— К реке, — сказала Ася, — на набережную. Все-таки удивительная  она девчонка! Если бы Геннадия спросили, где он больше всего хочет сейчас оказаться, где ему легче всего будет сказать Асе то, что он хочет, он, конечно, выбрал бы набе­режную.

И вот она, набережная, самый тихий ее участок. На тротуаре, который тянется вдоль последнего квар­тала доживающих свой век старых домов, редкие прохожие. Зато на дорожке, идущей вдоль каменного парапета, людей много. Это не обычные пешеходы. Это влюбленные.

Они медленно идут вдоль реки, они останавлива­ются и смотрят вниз, облокотившись на холодный камень ограды, они спускаются по широким ступеням к самой воде. И вечерняя река старается для них изо всех сил. Она расстилает перед ними струящиеся лунные дорожки от фонарей — для каждой пары свою отдельную дорожку; она заставляет на другом берегу МОГЭС с его высокими трубами и огнями ка­заться океанским пароходом; она подбегает крошеч­ными волнами от проходящих буксиров к самым ногам влюбленных, когда они спускаются на покрытые зеленым мхом каменные площадки при­чалов.

Особенно старательно делает река свое самое доброе дело. Порывом холодного ветра она приказы­вает девушкам зябко поежиться, а от спутников требует, чтобы они накинули на плечи девушкам свои плащи и куртки и обняли эти плечи, вдруг ставшие беспомощными. Так на берегах всех весенних рек мира влюбленные обнимают своих девушек, чув­ствуя, как в сердце возникает желание спрятать лю­бимую у себя под сильной рукой, согреть, защитить, не дать никому в обиду.

Вот так бы и Геннадию стоять сейчас с Асей. Но он может только смотреть на тех, кто обнимает сво­их девушек, и завидовать им.

Здесь, на набережной, его гордость — кремовая «Вятка» — превратилась в ужасную обузу, в докуч­ливого «третьего лишнего», вроде подруги, которая увязалась в такой вечер за вами и все время требует своей доли внимания.

Ася идет вдоль парапета набережной, смотрит на воду, останавливается. А Геннадий уныло бредет по мостовой и катит мотороллер, вдруг ставший неуклю­жим и тяжелым.

— Ты не можешь идти рядом со мной? — попро­сил он Асю.

Она сошла на мостовую.

Теперь они идут рядом, но между ними на тол­стеньких колесиках катится кремовая «Вятка», очень довольная этой прогулкой втроем. Когда Геннадий засматривается на Асю, у «Вятки» рыскает руль, и она ревниво всем своим телом теснит Асю на троту­ар. Геннадий пробует перейти на правую сторону и вести «Вятку» за руль одной левой рукой. Тогда можно будет Асю хоть под руку взять. Но прокля­тая машина тут же начинает накатываться Асе на ноги или отворачивать на середину мостовой.

— Давай   постоим   немного, — предложил   Ген­надий.

— Ты устал? — лукаво спросила Ася.

— Что ты! Просто мне надоело толкать машину, а уезжать от реки не хочется.

— Мне тоже не хочется, — сказала Ася. — Здесь хорошо.

Геннадий обрадовался.

«Здесь действительно хорошо», — подумала Ася. Но насколько было бы лучше, если бы с ней шел не милый Генка, который так готовился к серьезному разговору, так радовался своему мотороллеру, а те­перь так злится на него, — если бы с ней шел не он, а Павел!

Ася видела, что Геннадий с его широкими пле­чами и сильными руками спортсмена, с его серыми глазами, обычно смеющимися, а сегодня удивленны­ми и даже испуганными, куда красивее («Куда инте­реснее!»— сказала бы Марина), чем Павел. Но какое это имело значение? Как можно сравнивать?

И она с ужасом почувствовала, что, хотя со вче­рашнего дня прошли уже целые сутки, целые сутки с тех пор, как она узнала правду о Павле и решила, что между ними все и навсегда кончено, она не пере­стает о нем думать. Если бы только думать! Она все время мысленно говорит с Павлом, все время видит его лицо — какое: красивое? некрасивое? Этого она уже не знает. Разве она может посмотреть на него со стороны? «Мой Павел», «Мы с Павлом» — сколько месяцев она уже привыкла думать так! Она его лю­бит — вот в чем все. Почему? Этого не объяснишь. И с этим ничего не поделаешь.

...Теперь, когда мотороллер поставлен около тро­туара и не может больше ни дергать Геннадия за руку, ни наезжать Асе на ноги, теперь, когда они, наконец, как все на набережной, стоят у парапета, Генка снова чувствует, что он счастлив. Сейчас он накинет Асе на плечи свою куртку: ей холодно, а ес­ли и не холодно, все равно так полагается. Но он вдруг, неожиданно для самого себя, спрашивает не­смелым голосом:

— Ты не очень рассердишься, Рыжик, если я те­бя поцелую?

— Не нужно, — спокойно отвечает Ася, — Пожа­луйста, не нужно.

— Почему? — спрашивает Геннадий с отчаянием. И он слышит в ответ то, чего боялся:

— Ты очень хороший, мы с тобой друзья. А этого не нужно.

— Но я люблю тебя, — говорит Геннадий, пони­мая, что с той минуты, когда он сказал эти слова, все: и река, и небо, и Ася, и он сам — вся жизнь должна перемениться. — Почему ты молчишь?

Ася ничего не успевает ответить. Откуда-то на набережной в одиннадцать вечера появляется шумная компания мальчишек. Они останавливают­ся около мотороллера, чтобы подробно обсудить его достоинства и недостатки по сравнению с мо­тоциклами вообще и с чешской «Явой» в особен­ности.