Спасите наши души - [17]

Генерал Пэй был сыном крестьянина. Воспитавшие его католические миссионеры предсказывали одаренному ребенку блестящее будущее. Миссионеры не ошиблись: Пэй Сю был теперь самым молодым генералом Народной Республики. Иногда ему казалось, что благожелательностью и поддержкой Мао Цзэдуна он обязан не столько своим способностям, сколько молодости и скромному крестьянскому происхождению. Все партийные руководители были на сегодняшний день глубокими стариками, так что, каковы бы ни были их заслуги, они в глазах Мао являли собой связь с прошлым страны, напоминали ему о Китае слабом, истощенном и коррумпированном. Но Пэю было всего тридцать два: за ним было будущее…

— Кроме того, мне кажется, что отдавать приоритет чисто экономическим соображениям — рентабельности и эффективности новой энергии — противоречит вашему учению, — сказал он.

Осунувшееся лицо старика на миг оживила улыбка. Он на протяжении пятидесяти лет сражался с целым миром, выказывая чудеса мужества, энергии и хитрости, а теперь, когда он завершал свое дело, которому ничто вроде бы уже не угрожало, ему в очередной раз приходилось бороться за собственное политическое выживание.

IX съезд единогласно провозгласил маршала Линь Бяо «наследником и преемником любимого Мао Цзэдуна», при этом мнением самого Мао не поинтересовались.

Улыбка старика сделалась более осмысленной. Приятно снова ощутить, что тебе грозит опасность. От этого молодеешь.

Он посмотрел на безмолвные деревья перед окном. Когда-то там летали ласточки и воробьи, но теперь их планомерно истребляли по всему Китаю как вредителей.

— Как дела у Лянь? — тихо спросил он.

Пэй поднял глаза и встретился со взглядом благожелательным, как все мудрое. Он знал, что его раскусили, что его видят насквозь, и тут уже не до диалектических ухищрений: подлинные причины его поведения на последнем заседании Совета носили сугубо личный характер. Он хотел выиграть время, отложить на несколько месяцев новый скачок, которого единодушно требовали вышестоящие партийные органы и военные руководители. Он порекомендовал задержать на полгода ввод в эксплуатацию энергетического комплекса Фуцзинь по весьма предосудительным мотивам: видимо, ему не удалось полностью избежать пагубного влияния догм, привитых в детстве миссионерами.

— Врачи уже не в силах ей помочь… Это вопрос нескольких недель… Она очень признательна вам за прекрасные цветы…

Лянь была подругой его детских игр. А теперь она умирала от туберкулеза в народной больнице Фуцзиня: слишком поздно поставленный диагноз — болезнь, напоминавшая о том времени, когда нищета и недоедание были великой, единственной демократической верой Китая.

В Китае больше не было нищеты. Народные массы своим духом вскормили эксперимент такого размаха, какого мир еще не знал. Дух китайского народа совершил настоящее чудо: сместил горы, изменил течение великих рек, победил невежество, обеспечил каждому материальный достаток, покончил с тысячелетней бедностью. Но для Пэя размах этих свершений, самоотречение китайского народа и его каждодневные жертвы свидетельствовали о простой истине: дух китайцев был священным духом. Религиозные, архаические понятия были тут ни при чем, под словом «священный» он имел в виду глубокое почтение, и почтение это требовало поставить предел рентабельности, эффективности, эксплуатации — использованию народного духа.

— Я готов выступить с самокритикой, — сказал Пэй. — Теперь я осознаю, что за моим возражением против ввода в эксплуатацию электростанций Фуцзиня стояла личная, субъективная, эмоциональная причина… Впрочем, мой голос был единственным голосом против, что доказывает, что я полностью ошибался.

Лицо Мао Цзэдуна было по-стариковски невыразительным, однако виной тому была лишь мышечная усталость. Старость не имела власти над этим взглядом и улыбкой, так часто проступавшей на его губах, что непонятно уже было, улыбка ли это еще или начало эрозии.

— Душа… — Он устало взмахнул рукой. — Душа, Пэй, конечно же, существует, но это не то, что пыталась представить из нее на протяжении веков реакционная пропаганда. Ты, как и я, сын крестьянина, а значит, тебе, как и мне, известно, из чего веками состояла душа китайского народа: из голода, холода, страха, невежества, болезней и надежды. Надежды… А сегодня речь уже идет только о надежде. Благодаря тому, что китайский народ совершил одной лишь силой своего духа, речь идет уже только о надежде…

Наступила новая пауза. Печаль только подчеркивала, как он одряхлел.

— Но кто говорит о надежде, тот говорит о будущем, а меня в нем уже не будет… Значит, мне нужно принять решение сегодня, сейчас… А мне не всегда говорят правду. Так что я хочу, чтобы ты отправился в Фуцзинь, посмотрел, что там происходит, и сказал мне, что об этом думаешь. И поскорее… Смешно: чем старше становишься, тем больше приходится торопиться… Ты ведь знаешь, у военных далеко идущие планы… Но во всей этой затее пока еще много неясностей, и, возможно, она представляет собой страшную угрозу. Они присылают мне из Фуцзиня одни лишь оптимистические и исполненные энтузиазма донесения, но ставка в этой игре слишком велика для заказного оптимизма… Не было ни одного неблагоприятного отчета, и это вызывает у меня крайнюю настороженность. Источники безграничной мощи почти всегда являются и источниками катастроф… Нужно знать границы возможного. Не для того, чтобы остановиться, а для того, чтобы, дождавшись подходящих условий, поманить невозможное. Именно так я всегда и делал, и у меня это неплохо получалось. Я хочу правды.