Спасите игру! Ведь жизнь — это не просто функция - [60]

: ведь каждое её мгновение — это возможность расцвета человеческого существа, созревшего для красоты; к серьёзной игре: ведь придёт смерть — и все наши глупости и ошибки канут в Лету. И если вы верите в жизнь души после смерти, то можете сказать: к серьёзной, потому что каждое мгновение призывает душу к пробуждению; к игре — потому что душа после смерти покинет поле игры и убедится, что её жизнь была «только» игрой. Однако даже не требуется заходить так далеко, чтобы признать нашу смертность важнейшим из факторов, позволяющих строить жизнь на фундаменте игры.

Найти внутреннюю связь со святыней и осознать себя тем, кто на собственном опыте убеждается в осмысленности бытия смертного существа, сопоставляя его с бессмертием божества; осознать меру собственной ценности — да ведь это важнейшие мотивы, чтобы придать своей жизни чуть больше игровой лёгкости. Тот, кто осознаёт самоценность и осмысленность его души или бытия, в жизненной игре не будет придавать чересчур большое значение своему Я. Такой человек не будет забывать, что в любом его действии или поступке присутствует глубокое измерение души или самости. Святое, или божественное, измерение снова и снова являет себя в игре жизни.

Мы стремимся к развитию, стремимся к расцвету, а потому хотим — и можем! — проживать жизнь как игру, пробуя разные варианты и делая ходы. Если при этом мы соизмеряем нашу жизнь с Богом или с богами, руководствуемся примером святых — это просто духовный вариант культуры игрового искусства жизни, которому мы и посвятили эту последнюю главу нашей книги. Может статься, нам отчасти удалось выразить в этом очерке душевную красоту подлинно верующего, способного встретить улыбкой любую грань, любую сторону жизни — в том числе и тот момент этой яркой и многообразной игры, когда она подходит к своему концу.

Доиграем на земле: что с нами будет, если мы заново откроем для себя чудо игры?

На протяжении всей жизни наш мозг сохраняет способность к обучению. Благодаря этому мы в состоянии выстраивать жизнь согласно нашим собственным представлениям. В то же время глобальная коммуникационная сеть позволяет нам распространять эти представления повсеместно и сообщать их кому угодно. Так же, как и наши предки, мы передаём нашим потомкам из поколения в поколение не только знания и умения, но и свои представления о добре и зле. Нам приходится это делать, поскольку в мозге человека имеются лишь рудиментарные генетически запрограммированные поведенческие стереотипы, определяющие наши реакции и поведение, и мы вынуждены учиться жить у других — или выдумывать что-то самостоятельно.

Конечно, пытаясь построить жизнь — в том числе совместную жизнь с другими людьми — на основе определённых представлений, можно и ошибиться. В этом случае вместо долгосрочных решений мы получаем многочисленные проблемы и не можем справиться с ними, исходя из ранее достигнутых ранее представлений и выработанных на их основе стратегий. Приходится признавать свою ошибку. Так было у наших предков, и нашим потомкам тоже никак не избежать этого пути. Однако, ошибаясь и заблуждаясь, мы учимся, как надо действовать.

Это процесс долгий и болезненный. Но на какую эпоху в истории человечества ни посмотри — так всегда было. Истины на все времена, вечные догмы, тысячелетние царства — все они после краткого периода эйфории приходили в упадок, оставляя после себя страх и страдание, разрушение и опустошение, подавление и преследование. И чтобы преодолеть эти догмы, человечеству не раз приходилось начинать всё сначала.

Однако теперь, познакомившись с принципами функционирования человеческого мозга, мы понимаем, что страх, страдание, нужда, травмы — а также стремление к их преодолению — самые плохие советчики в поисках долговременных и эффективных решений, каких только можно придумать. Под их влиянием мы очень легко возвращаемся к представлениям, которые, казалось, уже опробованы и отвергнуты, но зато обещают быстрый выход из нужды и бедствий. Обычно это не очень сложные представления, зато однозначные и целенаправленные; не очень продуманные, зато прагматичные и доступные для понимания. Поэтому с ними обычно получается зайти так же далеко, как и раньше, причём меняются только отношения власти и господства, отчего процесс идёт даже быстрее, чем раньше, эффективнее и целенаправленнее. И только если ситуация войны или социальных бедствий всё ещё сохраняется, социальное развитие действительно имеет шанс приблизиться к тому, что представляло собой первоначальную цель всех усилий: сделать общество более безопасным, более благополучным, более свободным — а возможно, и более удобным.

Только если бедствия удалось преодолеть и страх перед ними уже не так силён, чтобы полностью определять поступки людей, наш мозг создаёт условия, позволяющие находить новые, комплексные, полноценные и долговременные решения. Только тогда мы обретаем способность развивать идеи, которые раньше нам и в голову не приходили. Видимыми становятся феномены и процессы, которых прежде никто не замечал; начинают вырабатываться ясные представления о том, что и почему нас беспокоит, что нам действительно нужно и что же по-настоящему важно. Такие фазы в истории человечества чрезвычайно интересны, и именно в такой фазе мы находимся сейчас, по крайней мере, если говорить о мире Запада.