Спаси меня - [12]

Я тогда подумал: вот будет весело туда записаться. В первую очередь я надеялся этим довести отца до белого каления. И никак не ожидал, что мне может понравиться. Или что уже через несколько недель из-за тщеславия захочется что-то сделать из этой команды. Я убедил друзей перейти к нам, основательно припугнул ректора Лексингтона гневом родителей, если тот не раздобудет нам хорошего тренера, и заказал у нашего лучшего дизайнера разработку спортивной формы.

Впервые в жизни я был так увлечен. И мои старания окупились. Сейчас, спустя пять лет, после многочасовых еженедельных тренировок, после крови, пота, слез, переломанных костей и трех выигранных чемпионатов, мы наконец стали достойны парадной вывески нашей долбаной школы.

Мы из кожи вон лезли, чтобы добиться всего этого. И меня переполняет гордость всякий раз, когда перед игрой я вижу полные решимости лица команды.

Вот как сейчас.

Правда, сегодня внутри резонирует еще одно чувство. Темное и болезненное, приведшее к тому, что мне впервые за все эти годы трудно было надеть на голову защитную экипировку.

Это будет первая игра моего последнего учебного года.

Когда завершится сезон, для меня тоже все будет кончено. Лакросс станет всего лишь частью медленного обратного отсчета, который я не в силах остановить. Как бы я ни старался, все тщетно.

– Ну что? – толкнулся плечом Рэн.

Я с трудом отбросил свои мысли. Еще есть время – впереди целый год, в течение которого я могу делать что хочу. С натянутой улыбкой я повернулся к нему:

– Мы им покажем, этим засранцам из Иствью.

– Чур, МакКормак мой, – быстро отреагировал Алистер, будто только и ждал условного сигнала. – Мне надо с ним поквитаться.

– Алистер, – начал Кеш. Он потирал себе переносицу, в том самом месте, которое в прошлом году было сломано. – Забей на него. – Интонация и многозначительный взгляд Алистера не оставляли сомнения, что они уже не в первый раз говорят об этом.

– Нет, – лаконично ответил он.

МакКормак, которого, к несчастью, звали так же, как и меня, на прошлой игре намеренно ударил Кеша в лицо стиком, как только тот снял шлем. Я до сих пор помню шок, когда Кеш упал на землю. Из носа текла кровь на его трико. И я помню те минуты, когда он лежал перед нами без сознания.

Хотя МакКормака отстранили на следующие три игры, при мысли о разбитом лице товарища во мне закипал гнев – как, очевидно, и у Алистера, который до сих пор решительно смотрел на Кеша.

– Только не совершай опрометчивых поступков, – сказал Кеш, натягивая синее трико. Потом он завязал волосы в высокий небрежный пучок и закрыл шкафчик.

– Ты же его знаешь, – произнес Рэн, с ухмылкой облокотившись на кабинки раздевалки.

– Плевать, если меня отстранят от игры до конца сезона. МакКормак ответит за все. – Алистер похлопал Кеша по плечу.

– Скажи спасибо, что я постою за твою честь.

Прежде чем тот успел убрать руку, Кеш схватил ее и задержал на мгновение:

– Я тебе серьезно говорю.

Алистер сощурил свои янтарного цвета глаза:

– Я тоже.

Они смотрели друг на друга слишком долго, и атмосфера накалилась еще сильнее. Но вмешалось время.

– Поберегите лучше силы для игры, – сказал я таким тоном, что сразу стало понятно, что я обращаюсь к ним не как друг, а как капитан. Две пары разъяренных глаз устремились на меня, но прежде, чем парни успели что-то ответить, я громко хлопнул в ладоши.

Команда тут же собралась посередине раздевалки. Я натянул через голову трико с номером «17». Ткань была такой знакомой, будто она – часть меня. Во мне снова проснулось то мрачное чувство, но я подавил его и попытался сосредоточиться на тренере Фримане, который вышел из своей раздевалки и направлялся к нам. Это был высокий долговязый мужчина, которого из-за его длинных конечностей принимали скорее за бегуна на длинные дистанции или легкоатлета, чем за игрока в лакросс. Он надел кепку на светлые редеющие волосы, поправил козырек и обнял за плечи меня – капитана, и Сирила – заместителя.

Он окинул взглядом команду.

– Для кого-то из вас этот сезон первый, для кого-то последний. Общей целью остается чемпионат, – прорычал он, – все остальное второстепенно. Так что смотрите, не подкачайте.

Тренер Фриман у нас не особо красноречив, но пары его слов достаточно, чтобы вызвать в наших рядах громкие, одобрительные вопли.

– Этот сезон должен стать лучшим в истории Макстон-холла, – прибавил я чуть громче, чем тренер. – Согласны?

Парни дружно крикнули в ответ, но Сирил посчитал их ответ недостаточно громким. Он приложил ладонь к уху:

– Согласны?

Рев на этот раз стоял такой, что у меня зазвенело в ушах – идеально.

После этого мы надели шлемы и взяли стики. Путь из раздевалки по узкому туннелю был похож на погружение под воду – шум снаружи доносился приглушенно, как будто мне давило на уши. Я сильнее сжал клюшку и вывел команду на поле.

Трибуны ломились. Люди ликовали, когда мы выбегали на поле, и чирлидерши танцевали. Из динамиков громко гремела музыка, от которой земля дрожала под ногами. Я пропускал свежий воздух через легкие и впервые за последние недели чувствовал себя таким живым.

Пока запасные игроки вместе с тренером направлялись к краю площадки, мы выстроились в центре поля лицом к лицу с командой противника, которая выглядела не менее воодушевленной.