Спаси и защити! - [5]

Мутит, доня?

Да нет вроде, — я с трудом отходила от видения.

Что-то ты белая совсем, — и уже Федору. — Сынок, останови, мы с Дарьей пешком пройдемся.

Тут только я заметила, что мы уже проехали манычскую станицу и подъезжаем к хутору. Машина остановилась, мы с Домной Федоровной вышли и направились домой через степь. На свежем воздухе мне стало лучше, от сердца отлегло. Гроза, гремевшая сейчас в Новочеркасске, здесь уже прошла, и в степи лишь накрапывал мелкий освежающий дождик. "Потеет дождями донская весна…" — вспомнились мне слова песни.

— Ты что-то дивное видела, доня? — произнесла после долгого молчания знахарка.

— Да.

И я рассказала наставнице о своем видении в церкви и во сне. Она несколько раз кивнула головой, как будто ожидала услышать именно это. Однако объяснять мне ничего не стала.

День мы провели в заботах о доме и кухонных хлопотах: в Великий четверг моют и украшают жилище, а также пекут пасхальные куличи и красят яйца. Поздно вечером была баня: четверг Страстной седмицы называют еще и Чистым, все верующие обязаны омыться от грехов и подготовить себя к Воскресению Христову. После бани знахарка отправилась вместе со мной в дом-больницу.

— Посплю с тобой в одной хате, — только и сказала она.

Ночью, едва я уснула, меня вновь захватили видения. Я опять видела столб света в кромешной тьме и слышала слова, разобрать которые была не в силах. Смысл я понимала ясно, но звучание их настолько отличалось от всех знакомых мне языков, что я не могла уловить даже буквосочетаний, будто слова эти состояли из одних невнятных гласных. Столб виденного мной света был и столбом слышанных мной звуков; я находилась внутри, и чем громче становились звуки, чем ярче свет, тем больше я растворялась в этом светозвуковом потоке… я потеряла сознание, хотя видела и слышала все прекрасно. Наконец столб уплотнился, свернулся, вжался в меня, и я сама стала этим столбом. Мы (он во мне, а я в нем) содрогнулись, и меня пронизало:

— СЛОВО!

Я очнулась. И с удивлением обнаружила себя сидящей в кухне-гостиной за столом под Стодарником; рядом со мной сидела знахарка и держала меня за руку.

— Что происходит? — спросила я ее. — Я опять отравилась? Опять на смертной дорожке?

— На самой что ни есть жизненной, — улыбнулась наставница.

— Почему тогда я здесь, с вами? Я точно помню, что ложилась спать.

— Пришло время, — коротко ответила она.

— Время? — не поняла я. — Какое? Для чего?

— Время учить тебя Спасову Слову.

На Пасху в родовое гнездо Калитвиных съехались многочисленные родственники хуторян. После Воскресной литургии все пошли на кладбище, где царило оживление и светлая праздничная радость, так не подходящая этому скорбному месту. Праздничный обед плавно перетек в ужин, снова полились над степью старинные песни, время от времени прерывавшиеся воодушевленным пасхальным песнопением:

Христос Воскресе из мертвых

Смертию смерть поправ

И сущим во гробех живот даровав

На небе, на земле ангелы поют

Чистому сердцу радость дают.

В понедельник после обеда родня разъехалась.

Домна Федоровна отослала меня в дом и велела как следует выспаться. От чашки крепкого травного настоя я мгновенно погрузилась в глубокий, без сновидений, сон.

Проснулась от чьего-то пристального взгляда. Открыв глаза, я увидела, что не лежу, а полусижу на кровати, опершись спиной на несколько высоких подушек. Передо мной на стене висел образ Спаса нерукотворного, перед ним горела крохотная лампада. Это был единственный источник света в комнате, погруженной в ночную тьму. Я оглянулась. В комнате, кроме меня, никого не было. Кто же смотрел? И смотрит (ощущение постороннего взгляда не исчезло, наоборот, стало даже сильнее). Я подняла глаза на образ и замерла: блестящие в свете лампады зрачки Христовых глаз вонзились в меня словно стрелы. Мне стало очень страшно, но ни закрыть глаза, ни пошевелиться я уже не могла. Не мигая, не отрываясь, я смотрела в глаза Господа, нет, не смотрела, а — показывала ему себя, свою душу, свое сердце, свои мысли, свое прошлое и будущее, происшедшее и не сбывшееся, тайное и явное… Клетка за клеткой, мысль за мыслью, чувство за чувством — я вся перетекала в глаза Спасителя, и каждую секунду мною владел необычайный ужас: так страшно, так невыносимо было обнажать покровы своей глубинной сущности, покровы, о существовании которых я не догадывалась… Это состояние длилось целую вечность, пока я не оказалась как бы внутри иконы и не увидела себя со стороны Христа: пустую оболочку тела, сидящую в неестественной позе на горе белоснежных подушек. Широко раскрытые глаза стеклянно уставились в стену, но света жизни не было в них.

"Кукла, — подумалось мне. — Мертвая кукла. Все мертвецы — это куклы. И мы хороним их в нарядных коробках. Вот и я умерла: Спас выдохнул из меня жизнь, которую сам когда-то вдохнул…"

Лишь произнесла я про себя это, как почувствовала, что так же, клетка за клеткой, мысль за мыслью, чувство за чувством — начинаю перетекать обратно в тело. Прежнего ужаса уже не было, как не было ни радости, ни вдохновения. Я чувствовала — ничего, это был какой-то абсолютный покой, вселенское безразличие. Зачем волноваться? Зачем тревожиться? Зачем суетиться, если в мироздании все соответствует всему и ВСЕГДА идет как надо?