Спасенные любовью - [10]

Маленький и тихий Педро испытывал благоговейный страх перед своей сестрой, но иногда в нем просыпалась гордость, и тогда он мог высказывать собственное, ни на чье непохожее мнение. Он был очень чистоплотен и аккуратен, и Лючия не беспокоилась на этот счет. Она не могла находиться каждое утро возле павильона больше нескольких минут, не вызывая подозрений. Позже, во время сиесты, Лючия уже без опаски сможет прийти в сад, поскольку все разойдутся по своим комнатам.

Жозефина поставила на поднос горшок, заботливо наполненный Франциской очередным блюдом.

— Сеньор почта ничего не ел, — огорченно пояснила она Лючии. — Но теперь он будет набираться сил — жар спадает, а значит, лихорадки можно уже не опасаться.

Пока Лючии не было, Жозефина обработала рану на бедре и наложила аккуратную повязку. Лючия предложила помочь ей, но та решительно отказалась.

— Это неприлично для молодой девушки, сеньорита, — объяснила она, и Лючия не стала спорить.

Белая повязка на голове дона Карлоса оттеняла его загорелое лицо.

— Теперь его раны заживут? — с надеждой спросила Лючия у Жозефины.

— Обязательно. Сегодня днем Педро принесет немного смолы мулли. Лучшего средства для заживления ран не найти.

Лючия где-то читала, что еще древние инки пользовались этой смолой в лечебных целях, а индейцы, живущие в Андах, вообще считали мулли волшебным лекарством. Женщинам оставалось только надеяться, что средство действительно окажется чудодейственным, поскольку к доктору они обратиться не могли, чтобы не вызвать подозрений.

Лючия присела на пол и, всмотревшись в лежащего дона Карлоса, пришла к выводу, что еще никогда в жизни не встречала такого необыкновенного лица. Что необычного и притягательного было в нем — Лючия не находила ответа на этот вопрос. Просто в ней проснулись странные, прежде неведомые чувства, которые она испытала, когда первый раз взглянула на портрет.

«Этот человек — испанец, и я должна ненавидеть его», — говорила она себе, пытаясь найти оправдание своему необъяснимому желанию спасти жизнь дона Карлоса.

Лючия не отваживалась задержаться в павильоне надолго. В доме шла работа по приготовлению нового платья Кэтрин для предстоящего праздника — бала победы, и младшая сестра должна была наблюдать за этой процедурой.

Когда она вернулась в дом, Кэтрин была очень сердита.

— Где тебя носило все это время? Я устала ждать тебя — ты же знаешь, что мне необходима твоя помощь, чтобы подогнать это платье.

— Прошу прощения, Кэтрин, — робко ответила Лючия.

— Ты прекрасно знаешь, как важно для меня выглядеть на балу привлекательнее всех остальных. Я намереваюсь затмить саму Мануэллу Саенз, и только небеса знают, как это трудно. Еще никому это не удавалось.

О Мануэлле говорили в городе примерно столько же, сколько о предстоящем прибытии генерала Боливара. Еще до приезда в Южную Америку Лючия много слышала об этой женщине и о том, что ее муж, Джеймс Торн, в свое время представил ее отца самому перуанскому вице-королю.

Торн, англичанин по происхождению, был крупным судовладельцем, как и сэр Каннингхэм. Поговаривали, что этот коренастый человек был истовым католиком, почти фанатиком.

— Он чертовски удачливый коммерсант! — не раз восклицал сэр Джон. — Я имел с ним несколько общих операций, и всегда это приносило нам обоим большие деньги.

Каннингхэм был раздосадован, узнав, что Джеймс Торн в настоящее время находится в Панаме, а в Кито — только его жена, прекрасная Мануэлла.

Разговоров о ней было предостаточно, кое-какие доходили до Каннингхэма и раньше.

Мануэлла родилась в Кито и была незаконнорожденной дочерью знатного испанца — капитана королевского ополчения и члена городского совета. Занимался он импортом товаров из Испании с целью их дальнейшей перепродажи. Казалось, что его ничто не интересует, кроме бизнеса и богатой жены. И вот от него у восемнадцатилетней испанки родилась Мануэлла, что вызвало небывалый скандал в городе. Слухи и пересуды преследовали ее всю жизнь, с самого рождения.

Когда ей было семнадцать лет, Мануэлла сбежала с молодым испанским офицером из монастыря, в котором воспитывалась. Жители Кито, раздраженные безнравственным поведением молодой девушки, потребовали от властей немедленной поимки беглянки. Мануэлле пришлось уехать из страны и перебраться в Лиму. Там она неожиданно вышла замуж за Джеймса Торна, человека, который был намного старше ее, и стала вхожа в высшее общество города.

Несмотря на то что сам Торн был другом многих роялистов и был приближен к самому вице-королю, Мануэлла примкнула к тайному революционному кружку, который активно готовил переворот против испанской короны, причем проявляла завидную смелость, не раз подвергая себя смертельному риску.

Пряча под свободную национальную одежду бунтарские прокламации, отпечатанные в подпольной типографии, она ночью ходила по улицам города и бесстрашно расклеивала их на стены домов. Когда однажды муж Мануэллы обнаружил эти листовки, его гневу не было предела. Как иностранец, он старался не вмешиваться во внутренние политические дела Перу, а как коммерсант — тем более не поддерживал освободительных идей революции, так как они могли помешать его бизнесу.