Спасенные дневники и личные записи - [2]

Белая голова была непокрыта, серые глаза смотрели изучающе, совсем не по-стариковски. Внешность – славянская, рот волевой, на подбородке – ямка. Роста мой новый знакомый (точнее – таинственный незнакомец) был выше среднего, держался очень прямо, почти спортивно. В левой руке он держал кожаный портфель тоже старинного вида. Я не очень разбираюсь, но, похоже, портфель был настоящей крокодиловой кожи.

Рука у незнакомца оказалась сухой и прохладной. И дело было, как я догадывался, не только в том, что тот памятный для меня московский день выдался хотя и солнечным, но не из тёплых. Незнакомец подтвердил мою догадку, сообщив, что ему пошёл девяностый год. Что ж, в таком возрасте кровь греет плохо.

– Я знаю, что вас зовут Сергей Тарасович, а меня вы можете звать, – тут мой собеседник скупо улыбнулся, – например, Павлом Лаврентьевичем.

Я ответил, что рад знакомству, и умолк, понимая, что всё существенное мне скажет сам «Павел Лаврентьевич».

Так и вышло. Без долгих разговоров «Павел Лаврентьевич» (в том, что это не настоящие его имя и отчество, я не сомневался) сказал, что в портфеле у него лежат дневники Берии.

– Оригинал? – спросил я, заранее не веря в то, что это правда.

– Нет, фотокопии, – ответил мой собеседник.

Я размышлял, соображая, с кем имею дело и не зря ли я ехал сюда через пол-Москвы. Манеры и внешность «Павла Лаврентьевича» к нему располагали, но то, что он сказал, было настолько для меня неожиданным, да и неправдоподобным, что волей-неволей приходилось подозревать в нём, увы, мошенника.

«Павел» же «Лаврентьевич» весело посмотрел на меня и осведомился:

– Хотите убедиться?

Что мне оставалось? Я, конечно, сказал, что хочу, и спросил, на какое время и на каких условиях «Павел Лаврентьевич» может мне эти бумаги оставить.

– Оставить я их вам не могу, – услышал я ответ. – Не могу и сообщить в деталях, как они у меня оказались.

Тут у меня появилось естественное желание немедленно откланяться. Однако я сдержался и поинтересовался в свой черёд: как же тогда мы с ним будем сотрудничать, как он объясняет наличие такого сенсационного материала в старом портфеле, кто он, в конце концов, и чем может подтвердить подлинность документа?

«Павел Лаврентьевич» невозмутимо выслушал меня и сказал:

– Уважаемый Сергей Тарасович! Ваши сомнения вполне законны. Я вам всё, что могу объяснить и хочу объяснить, объясню. А уж там решайте сами, верить мне или нет и сотрудничать со мной или нет. Причём сотрудничество наше, предупрежу вас сразу, будет кратким. Сейчас я покажу вам сами дневники, точнее часть их. Дело в том, что оригинал представлял собой очень толстую стопку отдельных листов. Полная фотокопия, естественно, ещё толще. Поэтому я привёз вам не всё, но, думаю, этого хватит. Надеюсь, вы достаточно знакомы с почерком Лаврентия Павловича, чтобы убедиться, что почерк автора дневников похож на бериевский. Конечно, вы не графолог, но это вам хоть какая-то дополнительная гарантия. Вы просмотрите эти листы, а затем я передам вам электронную копию дневников.

– Отсканированную? – тут же спросил я.

– Нет, просто набранный текст.

– А кто его набирал?

– Это для вас не должно быть важно. Я не могу сказать вам много, но сообщу, что мы, – это «мы» я сразу же отметил и взял на заметку, – не имеем возможности передать вам насовсем ни фотокопию, ни ксерокопию, ни скан фотокопии. Вы увидите, что там есть пометки, архивные легенды и прочие приметы, которые могут стать существенными для чрезмерно любопытных субъектов. А нам это ни к чему.

– То есть вы, как я понимаю, имеете или имели доступ к очень закрытым архивам? – предположил я.

– Имели, – сухо ответил «Павел Лаврентьевич».

И вот тут я почему-то подумал, что он, возможно, не врёт. Вполне могли быть люди, которые относились к Берии лояльно, имели доступ к изъятым у него бумагам и предприняли шаги по их копированию на случай уничтожения хрущёвцами или другими подлецами.

– А оригиналы сейчас где-то имеются? – спросил я.

– Этого я вам тоже сказать не могу. Кстати, я не могу вам и гарантировать, что вы получите полные дневники. Там имеются большие лакуны в целые месяцы. Возможно, он просто забрасывал на это время дневник, возможно часть листов была уничтожена. А кое-что мы просто не успели переснять.

Мой собеседник был стар, и я задал естественный вопрос:

– А вы лично были знакомы с Лаврентием Павловичем?

– Ну, говорить о знакомстве я не могу, но я знал его немного лично, а кое с кем из тех, кто знал его хорошо, я был знаком.

Сказав это, «Павел Лаврентьевич» внимательно посмотрел на меня и прибавил:

– Берия был не просто ярким и талантливым человеком, но был разносторонне талантливым человеком. И при этом – хорошим человеком.

«Павел Лаврентьевич» помолчал, потом спросил:

– Вы помните, кто это сказал и о ком? – и продекламировал: – «Он к товарищам милел людскою лаской, он к врагам вставал железа твёрже»?

– Помню… Маяковский о Ленине.

– Так вот, я бы не сказал, что Лаврентий Павлович был ласков к людям. Но он был к ним внимателен и искренне был заинтересован в том, чтобы людям, которые честно делают своё дело, было хорошо.

«Павел Лаврентьевич» вздохнул.