Спасенная репутация - [14]

Ник прикрыл глаза. Боже милостивый, она выпрыгнула на ходу из кареты на неизвестной дороге в темноте. У него непроизвольно вырвалось:

– Маленькая дурочка! Вы же могли серьезно покалечиться!

Она раздраженно парировала.

– Могла покалечиться, но не покалечилась. Однако если б я осталась, то мне бы уж точно не поздоровилось.

Он на мгновение вспомнил, как она стояла рядом с ним и размахивала горящей палкой, пытаясь выглядеть грозной. Он опустил голову в руки и застонал.

Фейт не заметила. Она вспоминала те жуткие минуты, когда выскочила на ходу из кареты и спряталась между рядами виноградника, молясь, чтобы луна оставалась за облаками. Прошло довольно много времени, прежде чем возница и конвоир сдались и перестали ее искать. А потом она оказалась совершенно одна, в темноте, где-то в северной Франции, без денег, одетая лишь в тонкое шелковое платье, кашемировую шаль, изящные лайковые туфельки и маленькую элегантную шляпку. Она поежилась.

– А где это было, мисс? – прервал ее мысли Стивенс.

– Где-то за Монтреем.

– За Монтреем! – Мистер Блэклок резко вскинул голову. – Как, черт подери, вы попали из Монтрея сюда?

Она стиснула зубы. Нечего кричать на нее! Но ответила вежливо, в противовес его грубости:

– Я шла пешком.

Стивенс потрясенно присвистнул. Мистер Блэклок свирепо пробормотал:

– Так вот почему ваши ноги в таком ужасном состоянии!

Смущенная Фейт спрятала свои ужасные ноги под юбку, чтобы они больше не оскорбляли его зрения. Как, скажите на милость, он мог показаться ей добрым? Он грубый и надменный, и ее так и подмывает встать и уйти. Она сказала с достоинством:

– Я обменяла свои лайковые туфли и кашемировую шаль у жены фермера на эти ботинки и накидку. – И немного хлеба и сыра, но этого она ему не скажет, а то он еще набросится на нее за преступную потребность в пище. – Это был хороший обмен. Мои туфли не выдержали бы большого расстояния, я чувствовала каждый камешек сквозь тонкую подошву. Фермерша предлагала мне свои деревянные башмаки, но я никогда не ходила в таких, поэтому выпросила воскресные ботинки ее сына. И моя кашемировая шаль была очень красивой, но недостаточно теплой, чтобы согреть ночью.

– И никто не предложил вам кров? Помощь? – спросил мистер Блэклок.

– Нет. – Она понурила голову. – Люди... когда видят молодую женщину в грязном шелковом платье и крестьянских ботинках... они... неправильно понимают. Они принимали меня за... за...

– Мы знаем, за кого они вас принимали.

Она почувствовала, как покраснела.

– Да, поэтому я поняла, что лучше не просить. Правда, я обратилась к каким-то английским леди в Кале, но они тоже, похоже, подумали... – Она сглотнула и посмотрела на свои ботинки. Ей придется как-то привыкать к презрению респектабельных дам.

– Забудьте про этих толстокожих англичанок. – Голос Николаса Блэклока был почти скучающим. – Решение ваших трудностей очевидно.

– О, в самом деле? – Его спокойное заявление разозлило Фейт. Будущее ей тоже кажется ясным, вот только оно отнюдь не внушает оптимизма. – Что же тут очевидного? Не поделитесь своими соображениями?

– Все просто. Вы должны выйти за меня замуж.

– Выйти за вас? – Фейт задохнулась и вскочила на ноги. – Выйти за вас? – Она с большим достоинством удалилась.

Беда лишь в том, некоторое время спустя размышляла Фейт, что хотя ее гордый уход и был весьма показательным и достойным, но стал бы куда более эффектным, если бы было куда удалиться. К примеру, в замок или в башню, откуда она смогла бы надменно взирать на него.

Сидение на камне не создавало желаемой дистанции. Как и ощущения неприступности и превосходства, которые мог бы даровать ей замок. Камень на морском берету – не то место, которое поможет извлечь смиренное извинение.

Фейт не знала, злиться ей или плакать.

«Вы должны выйти за меня замуж». Да уж, действительно! Он что, считает ее полной дурой? Совершенно легковерной и наивной? Ждет, что она снова угодит в такую очевидную ловушку?

Фейт вспомнила, как он лечил ее разбитые ноги вчера вечером – нежными руками и с резкой отповедью за глупость, – и ей захотелось плакать. От злости, разумеется. Она не доставит ему удовольствия своими слезами: Заносчивый грубиян. И совершенно невозможный, конечно же.

Он спит под открытым небом, но явно человек не бедный. Его одежда и сапоги отменного качества, он путешествует со слугой. Он умен и хорошо образован, а эта его аура властности – не говоря уж о высокомерии! – свидетельствует о том, что он аристократ и джентльмен.

И какой же аристократ и джентльмен предложит выйти за него первой встречной неизвестного происхождения, которая, по ее же собственному признанию, является падшей женщиной? Это немыслимо, невозможно. Смехотворно. И Фейт не потерпит, чтобы над ней смеялись.

Она понимала, что он сказал это не всерьез, но было больно и обидно. Хотя почему небрежные слова человека, которого она и дня не знает, были так обидны, она не могла понять и не хотела.

Одинокая слезинка скатилась по щеке. Фейт сердито смахнула ее. Глупец! Возможно, ему кажется, что это хорошая шутка! Она больше ни за что не станет с ним разговаривать!

Беда в том, что ее ботинки и накидка остались в лагере. Хочешь не хочешь, а придется вернуться. Она стиснула зубы и решительно зашагала по песку, намереваясь забрать свои вещи и молча, с достоинством уйти.