Спасенная душа - [15]

Морщась от огненной боли, поведал он брату Павлу без утайки, как в сельце Ласково излечила его дева Феврония и как он обманул ее.

Долго молчал Павел и сказал с печалью:

— Грех на тебе, брат. Пренебрег ты исцелившей тебя, обидел своим обманом, да еще и золотом откупиться от нее хотел. Знай, Петр, что у Бога не только милосердие, но и гнев, и на грешниках пребывает ярость Его. Если не покаешься перед Февронией, Бог тебя не простит.

— Опомнись, Павел! Как же я, князь, повинюсь перед какой-то селянкой?

— Еще апостол Лука сказал: «Всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится».

— Ни отец наш, ни деды ни перед кем шапок не снимали, и я не буду.

— Смирись, Петр. Вспомни, что Иоанн Златоуст говорил: «Премерзкий грех есть гордость. Гордый обличения и увещевания крайне не любит, но почитает себя чистым, хотя весь замаран. В сердцах гордых рождаются хульные слова, и от одной этой страсти нéкто[17] ниспал с неба».

— Что говоришь ты, Павел! Страшно мне от твоих слов. Неужто так пал я?

— Пал, брат, но знай, что только павшие бесы никогда вновь не восстанут. Людям же свойственно падать и скоро восставать от падения, сколько бы раз это ни случилось. И еще помни: блудных исцеляют люди, лукавых и злых — ангелы, а гордых — Бог.

Опустив голову, слушал любимого брата Петр, и утишилась его душа.

— Обещаю тебе, Павел, что повинюсь и перед Богом, и перед Февронией.

— Молю тебя, брат мой возлюбленный, еще об одном помни: покаяние нужно прежде всего тебе, а не Богу, ибо Бог ни в ком и ни в чем не нуждается.

На следующее же утро исповедался Петр в церкви, и прощены были ему его грехи. Когда небо очищается от облаков, тогда солнце показывается во всем своем сиянии. Так и душа, которая сподобилась прощения грехов, без сомнения видит Божественный свет.

Смиренно вернулся Петр в Ласково и со стыдом повинился перед Февронией и просил, не помня обиды, исцелить его и дал верную клятву взять ее себе в жены.

Феврония, нисколько не гневаясь на князя и не укорив ни взглядом, ни словом, вновь приказала вымыть его в бане и намазать той же кисляжью.

Уже к утру исцелился князь к, слава Богу, избавился от проказы. На радостях решил он не откладывать венчания до Мурома, а обручиться с Февронией на Петров день в Солотчикском монастыре, что в пяти верстах от Ласково, а сейчас готовить коляски для свадебного поезда.

Когда Аника передал Февронии решение Петра, она зарделась по-девичьи и, помолчав, сказала:

— Кланяйся от меня господину твоему, но пусть не коляски готовит, а сани.

Петр долго смеялся.

— Бог с тобой, Аника, какие сани? Ха-ха-ха! Лето на дворе!

А селяне, узнав от слуг об этой нелепице, потешались над Февронией и жалели молодого князя, что принужден блаженную в жены брать.

Однако на Петров день, 29 июня, рано утром, нежданно-негаданно с неба повалил густой снег и скоро засыпал все зеленое Ласково и далеко окрест.

Сельчане, будто оледеневшие от этого чуда, с открытыми ртами молча стояли вдоль улицы и хлопали глазами, провожая смущенную невесту, ехавшую мимо них к венцу в ярко расписанных деревенских санях.

А Петр, стоя в церкви рядом с Февронией перед алтарем, любовался ее статью и скромностью и уже не стыдился ее простоты, а гордился своей мудрой избранницей. После венчания гости и слуги поздравляли молодых, а князь щедро одаривал их золотом.

Веселый Аника, получив подарок, сказал, хитро прищурясь:

— А не зря, значит, княже, заяц-то перед девой Февронией скакал. Ты не знал, а я тебе не сказал, что в деревнях зайцы завсегда перед невестой от радости скачут.

Потом по обычаю выпил меду, хлопнул со всего маху деревянную чашу об пол и, растоптав ее сапожищем, пророкотал на всю церковь:

— Пусть так под моими ногами потоптаны будут те, которые станут посевать между молодыми раздор, а не любовь!

Что и случилось.

В Муроме князь Павел с иконой Божьей Матери, с любовью и лаской встретил молодых у княжеских палат. Но не всем по душе Феврония пришлась, особенно боярским женам.

Толпились они на княжеском дворе, толстые и чванливые, разряженные и раскрашенные по той моде. Лица их были грубо выбелены белилами, щеки натерты яркой красной краской, а светлые брови — черной.

С презрением, не таясь, с ног до головы разглядывали они стройную, неразмалеванную, одетую в простой красный сарафан Февронию.

— И поглядеть-то не на что. Ну ни в чем лепоты нет, — громко вздохнула Матрена, самая дородная боярыня, из-за своей толщины почитаемая первой красавицей Мурома. — Вот когда я к свому боярину Даниле в дом пришла, на мне жемчугу было более пуда. До того тяжело ходить было, еле выдюжила. Ноженьки два дня с устатку гудели. А у этой девки и колечка-то медного нет.

Но не зря говорят, если у мужа с женой лад, не нужен им клад.

А Петр больше, чем тленное богатство, приобрел.

Одни люди венчаются, у других жизнь кончается. Испокон века так повелось, и, по всему видать, это и нас не минует.

Призвал Господь к себе в царствие небесное князя Павла, муромским же князем Петр стал.

Правил он мудро, честно и справедливо, но не по душе было кичливым боярам, что не по родовитости и богатству молодой князь выделял их, а по добрым делам. И стали думать они, глупыми и корыстными речами своих завистливых жен раззадоренные, что все их беды от молодой княгини. Не любит она, мол, бояр оттого, что сама из простых, из бедных, а потому и принуждает князя Петра бояр угнетать.