Спасенная душа - [13]
Он же, лукавый обольститель, спокойно стоял, скрестив на груди руки, и с укором глядел на Петра.
В отчаянии обернулся бедный князь к снохе и тут увидел в углу отворотившийся от беса лик Богородицы. И только тогда, крепко уверовав, что перед ним не брат родимый, что есть мочи обрушил сверкающий меч на супостата.
С грохотом упала на пол зубастая, с длинным синим языком страшная голова змея, а мерзкое тело затрепетало, задергалось на полу и, забрызгав Петра черной пузырящейся кровью, издохло.
Гибельный смрад и зловоние заволокли весь Муром, потому князь Павел приказал слугам немедля смердящего змея железными крючьями в глубокий ров сбросить и закидать каменьями.
А измученный Петр, когда снял сорочку, чтобы смыть с себя поганую кровь, с ужасом увидел, что все тело его покрылось страшными язвами и струпьями.
Всю промозглую осень и лютую, метельную зиму горело адским огнем тело молодого князя. От былой стати и красоты за короткое время ничего не осталось. Лицо и тело гноились от зудящих, незаживающих струпьев, так что по две дюжины мокрых сорочек за день меняли.
Князь Павел опечалился печалью великой. Одного Бог избавил от проклятого змея, а другого погубил. Злой недуг, что пал на любимого брата, отобрал сон и покой и состарил до поры муромского князя.
Разослал он всех своих слуг, так что хоромы пусты остались, во все стороны искать искусных лекарей. Одни врачи подойти близко к Петру боялись и лечить отказывались, другие мазали его густыми, как глина, мазями, мыли горькими травами, купали в Оке в грозу и в новолуние. Но все было без толку.
Однажды, когда князь Петр задремал, старый, с серьгой в ухе слуга Аника зажег свечу и зашептал тайное заклинание:
— Заговариваю я у раба Божия Петра двенадцать скорбных недугов.
Ты, злая трясовица, уймись, а не то прокляну в тартарары.
Ты, неугомонная колючка, остановись, а не то сошлю тебя в преисподние земли.
Ты, свербедь, прекратись, а не то утоплю тебя в горячей воде.
Ты, огневица, остудись, а не то заморожу тебя крещенским морозом.
Ты, черная немочь, отвяжись, а не то засмолю в бочку и по морю пущу.
— Забубнил, старый сыч, — тяжело вздохнул Петр, — только задремал…
— Прости, княже. Как лучше хотел. Не принесть ли попить кваску кисленького?
— Или отравы мертвой, — горько усмехнулся князь.
Скрипнула дверь, и в опочивальню тихо вошел высокий, в длинной черной рясе, белокурый и безбородый еще монах.
— Мир и благодать сему дому, — поклонился до земли инок. — Послан я к тебе, князь, отцом игуменом из Божьего монастыря ободрить душу твою и помочь чем в силах буду.
— Помоги, помоги, святой отец! — обрадовался Аника. — А то он вон уж об чем замышляет.
Молодой инок внимательно поглядел в скорбные, потухшие глаза князя и сказал:
— Не бойся лишений телесных, Петр, бойся лишений духовных. Не бойся, когда тебя лишают денег, пищи, жилища и даже самого тела. Бойся, когда сатана лишает душу твою веры и любви к Богу, когда он сеет в душе страх и малодушие.
— Я-то Бога люблю, — устало сказал Петр, — и с именем Его на змея шел. Только вот чего не пойму. Я ведь от змея окаянного не только брата спас, но и Муром, а может, и Русь всю. А Господь меня вон какой злой бедой за это наградил.
— Думаю, Господь тебе не беду, а великую милость послал. Ведь болезнь иногда посылает Он для очищения согрешений, а иногда, — инок грустно поглядел на Петра, — а иногда, чтобы смирить гордыню.
Молодой князь вспыхнул, сверкнул очами, но смолчал.
— Давай-ка, князь, я тебе сорочицу сменю и прочту из Святой книги про страстотерпца Иова. Думаю, укрепит это тебя.
Молча глядел на догорающую свечу Петр, и не заметили они с притихшим на лавке Аникой, как кончил читать и ушел молодой инок.
— Эх, как звать-то монаха этого, не спросили, — опомнился Аника.
— А из какого он, сказывал, монастыря пришел? — задумчиво спросил Петр.
— Из Божьего…
— Во-во. Нет такого монастыря. Аника. Так кто же говорил с нами?
Здоровенный Аника поднялся с лавки и, со страхом уставившись в потолок, размашисто перекрестился.
Ранней весной, на Вербное воскресенье, заляпанный грязью Аника возбужденно рассказывал Петру:
— Кажись, нашел я лекарей, княже. Да не одного, а целую весь[14].
Там не только мужики, но и жены лечат. В Рязанской земле сельцо это, и названье больно доброе — Ласково. Старики говорят, только там тебя от хвори избавят. Так что собирайся, княже, и едем немедля.
Поднял легкого, исхудавшего князя на руки и бережно отнес в дорожную повозку.
На другой день остановились недалеко от Ласково, и Аника, широко шагая по глубоким лужам, принялся избу за избой обходить и расспрашивать. Осторожные же сельчане, глядя на всклокоченного, седого великана с серебряной серьгой в ухе и грозной саблей, робели и дружно отнекивались лечить. Однако, усмехаясь в усы, наперебой советовали сходить в крайнюю избу, что у самого леса. Там, мол, девка блаженная, Февроньей звать, хоть и дурочка и не поймешь, чего говорит, но лечит знатно.
Вошел Аника во двор крайней избы — нет никого. В сени ступил — и здесь никто его не встретил, а когда, низко пригнувшись, шагнул в горницу, увидел чудо невиданное.
За ткацким станом сидела в одиночестве девица и ткала холст, а перед ней на задних лапах скакал заяц.
