Спартанец - [51]

– А из мести за отца? – спросил Ксантипп.

– Кто знает? – пожал плечами Тимей. – Но после неё заходило ещё несколько человек.

– Ладно. Расскажите теперь об Архесе.

– Архес уже зрелый мужчина, убелённый сединой. По характеру вредный и вздорный, но трусоват. Он не пожелал войти в ополченцы, сказав, что хромает. И это правда, он, действительно, прихрамывает с детства.

– А кирка ему зачем? – поинтересовался Ксантипп. Он отметил, что Тимей явно недолюбливает Археса. Это было заметно и по интонациям голоса старейшины.

– Он тут решил поучаствовать в строительстве второй оборонительной стены. Работничек! – поджав губы, произнёс с презрением Тимей. Что-то было в отношениях Тимея и Археса такое, что вызывало глубокую неприязнь старейшины. Что это, Ксантипп решил выяснить позже.

– А убить Архес этого злосчастного всадника Цербера мог бы? – Ксантипп был почти уверен, что может ответить Тимей. Но ошибся…

– Это вряд ли, – старейшина усмехнулся. – Трус он! Оружия боится. Если бы отравить, то ещё, глядишь, сделал бы, а горло перерезать – у него кишка тонка.

– Исчерпывающее описание, – подытожил Ксантипп. Но если Делию он исключил из списка подозреваемых, то с Архесом всё же решил пообщаться. На всякий случай. – А кто бы мог прирезать всадника Цербера?

– Смотря зачем, – глубокомысленно ответил Тимей. – Желающих отомстить всадникам Цербера много. Они почти каждого здесь обидели. У кого убили родных, кого-то покалечили или изнасиловали, кого просто ограбили. Только вряд ли бы его сейчас кто-нибудь убивать стал. У нас слухи быстро распространяются, поэтому каждый слыхал, что всадника Цербера к пыткам готовят, поэтому никто из жаждущих отомстить пока бы трогать вражину не стал, подождал бы… Вот если кто-то не хотел, чтобы он заговорил, тогда понятно!

– А кто может этого не хотеть? – Ксантипп надеялся на мудрость старейшины.

– Дак, вроде все свои, – растерялся Тимей. – Разве что какая вражина, но откуда? Трудный вопрос. И подумать не на кого! Не могу! Разве что Тиар-кузнец? Он пришлый. Про него мы ничего не слыхали раньше. Да и фибула, которую вы, господин Ксантипп, нашли, похоже, из его изделий.

– Мы же его от пыток всадников Цербера спасли! – сказал Ксантипп.

– Мало ли, чего изобразить-то можно. Да и не сильно он от тех пыток пострадал! Видал я, как пытают, и что после пыток с людьми делается. А так посмотреть – его почти и не пытали, а погладили! И, к тому же, последним он, как говорит Крикс, заходил в пещеру. Вот оно как! Однако самому мне кузнец нравится. Хороший работник, старательный! Любую вещь откуёт! Наверное, всё-таки не он. А кто же тогда? Одни боги ведать могут! – заключил старик.

Ксантипп лишь хмыкнул на это, решив, что со старейшиной дальше смысла говорить нет. Отпустив Тимея, он подозвал испуганную Фиолу.

Что-то она сделала не так! Это тревожило Ксантиппа. Ему не нравилось поведение Фиолы!

3

– Ну? – он сурово посмотрел на девушку. – Что ты делала в пещере и почему отказалась называть причину Криксу? – спартанец говорил строго, но очень сомневался, что перерезать горло всаднику Цербера могла женская рука.

– Я-я… – чуть не плача, попыталась объяснить своё поведение Фиола. – Просто захотела посмотреть на пленного всадника Цербера. Слишком долго они нас пугали. Нам от них бегать и прятаться приходилось, потом появился ты, после чего мы увидели мёртвых всадников Цербера. Мне хотелось понять, чем они так пугают народ. О них же кучу страшных историй рассказывали. Что они и не люди вовсе!

– Но ты же видела, что они совсем не страшные и легко поражаются мечом! Сколько их я уже поубивал!

– Я понимаю, но их не становится меньше! Всадников Цербера слишком много, они злобные, жестокие, коварные. Они не ведают жалости, не верится, что такие могут быть простыми людьми. Скорее, это хищные звери, а не подобные нам. Вас, спартанцев, считают суровыми воинами, но я никогда не замечала за тобой жестокости.

– А зачем она нужна? – улыбнулся Ксантипп. – В бою я больше похож на механизм, чувства, когда ты сражаешься, только мешают Я же не убийца, а воин!

– Убийцы тоже могут убивать, ничего при этом не ощущая. Они, кроме равнодушия, ничего не испытывают! – глубокомысленно заметила Фиола.

Ксантипп подумал: откуда у крестьянской девушки столь философические мысли? Он почти ничего не знает о прошлом девушки! Как она жила раньше? Кто были её родители? Откуда у неё столь утончённая фигура, кисти рук, не испорченные тяжёлым крестьянским трудом, умение держаться, не свойственное большинству простолюдинок? А вот теперь ещё и умение философствовать! Как будто Фиола была не жительницей варварского малоазиатского побережья, пусть и эллинизированного после походов Александра Македонского и его полководцев, а уроженкой просвещённой Эллады.

Ксантипп понимал, что ему необходимо расспросить Фиолу подробней, но что-то удерживало его. Неустрашимого спартанца страшило то, что он узнает о девушке нечто такое, чего бы предпочёл никогда не узнавать. Его сомнения разрешила сама Фиола.

– Я понимаю, – с трудом подбирая слова, начала говорить девушка, – всё, что связано со мной, последнее время вызывает у тебя большие сомнения. Мне надо как-то рассказать о себе, чтобы ты знал…