Спартак - [17]

Даже при нормальном ходе вещей, немного мыслей приходило в его голову, которые касались бы чего — то отвлеченного; в целом они касались только еды или секса. Так было не потому, что Гаю не хватало фантазии или он был глуп; просто, в его жизненной роли никогда не требовалось воображения или оригинальной мысли, и единственной проблемой, с которой он столкнулся в тот момент, было полностью понять взгляд Красса, который тот бросил на него, прежде чем он покинул столовую. Он размышлял об этом под лунным светом, на склонах плантации, когда голос прервал его.

— Гай?

Последним человеком, с которым он хотел бы оказаться наедине на этой террасе была Юлия.

— Я рада, что ты приехал сюда, Гай.

Он пожал плечами, не отвечая, и она подошла к нему, положила руку на его руки, и посмотрела ему в лицо.

— Будь добр ко мне, Гай, — сказала она.

— Почему она не перестанет пускать нюни и ныть, — подумал он.

— Я прошу немного, для тебя сущий пустяк, Гай. Но мне приходится так много, просить об этом. Ты что, не понимаешь?

Он сказал, — Я очень устал, Юлия, и я хочу лечь спать.

— Я полагаю, я заслужила это, — прошептала она.

— Пожалуйста, не принимай это таким образом, Юлия.

— А как я должна принять?

— Я просто устал, вот и все.

— Это еще не все, Гай. Я смотрю на тебя, и пытаюсь понять, кто ты, и ненавижу себя. Ты так красив, и так испорчен.

Он не прерывал ее. Пусть она выскажет все это; так он избавиться от нее намного быстрее.

Она продолжала, — Нет — не более испорчен, чем кто — либо другой, я полагаю. Только рядом с тобой, я говорю это. Но мы все испорчены, мы все больны, больны, полны смерти, мешки со смертью — мы любим смерть. Разве ты, Гай, и именно ты прошел по дороге, где ты мог бы посмотреть на знаки наказания? Наказания! Мы делаем это, потому что мы любим это — то, как мы делаем то, что мы делаем, потому что мы их любим. Знаешь ли ты, как ты прекрасен здесь, в лунном свете? Молодой Римлянин, сливки мира в полном расцвете красоты и молодости — и у тебя нет времени на старуху. Я такая — же испорченная, как ты, Гай, но я ненавижу тебя так же сильно, как и люблю тебя. Я хочу, чтобы ты умер. Я хочу, что бы кто-то убил тебя и вырезал твое убогое сердце!

Наступило долгое молчание, и затем Гай спокойно спросил, — Это все, Юлия?

— Нет-нет, не все. Я бы тоже хотела умереть.

— Оба эти желания, которые могут быть удовлетворены, — сказал Гай.

— Ты презренный…

— Спокойной ночи, Юлия, — резко сказал Гай, а затем вышел с террасы. Его решимость не раздражаться была нарушена, и тетя спровоцировала его на бессмысленный взрыв. Если бы у нее было хоть какое-то чувство меры, она бы увидела, как смешно она выглядела с ее дешевой, слезливой сентиментальностью. Но Юлия никогда этого не понимала, и неудивительно, что Антоний устал от нее.

Гай пошел прямо в свою комнату. Горит лампа, и есть два раба для встречи посетителей, молодые Египтяне, которых Антоний предпочитал как домашних слуг. Гай велел им уйти. Затем он снял с себя одежду, покрасневший и дрожащий. Он протер себя духами с мягким ароматом, припудрил протертые части своего тела, надел льняное одеяние, задул лампу и лег на кровать. Когда его глаза привыкли к темноте, он смог видеть довольно хорошо, ибо лунный свет проникал сквозь широко открытое окно. В комнате стояла приятная прохлада, она была полна аромата духов и весенних кустов в саду.

Гай был не в силах ждать даже несколько минут, они казались ему часами. Потом раздался очень легкий стук в дверь.

— Войдите, — сказал Гай.

Красс вошел, закрыв за собой дверь. Великий генерал никогда не выглядел более мужественно, чем сейчас, когда он стоял и улыбался молодому человеку, который ждал его.

XIII

Луч лунного света изменил свое положение, и Гай, уставший, пресыщенный и чувственный, растянувшийся как кошка, образ, который возник у него, как он сказал, представив себя, просто так, без всякого повода.

— Я ненавижу Цицерона.

Красс был заботлив, доволен собой и спокоен, и он спросил, — Почему ты ненавидишь Цицерона — именно Цицерона? Цицерон справедлив. Да? Почему ты его ненавидишь?

— Я не знаю, почему я ненавижу его. Должен ли я знать, почему я ненавижу людей? Некоторых из них, я люблю, а некоторых, я ненавижу.

— Знаешь ли ты, что это мнение не только Цицерона — не его одного, но многих, установить знаки наказания, шесть тысяч распятий вдоль Аппиевой дороги? Вот почему ты его ненавидишь?

— Нет.

— Как ты себя чувствовал, когда ты видел распятия? — спросил генерал.

— Иногда это волновало меня, но в основном нет. Девушек это возбуждает больше.

— Да?

— Но завтра я буду чувствовать себя иначе. — Гай улыбнулся.

— Почему?

— Потому что ты установил их там.

— Не совсем — Цицерон, другие. Мне было все равно, так или иначе.

— Но ты уничтожил Спартака.

— Это имеет значение?

— Я люблю тебя за это, а его я ненавижу.

— Спартака? спросил Красс.

— Да, Спартака.

— Но ты никогда не знал его.

— Это не имеет значения. Я ненавижу его, больше Цицерона. Меня не волнует Цицерон. Но его, этого раба, его я ненавижу. Если бы я мог убить его сам! Если бы ты мог привести его ко мне и сказать, вот, Гай, вырежи его сердце! Если бы ты мог.