Спартак - [10]

Он думал об этом, когда они вошли в обширное пространство ухоженного сада и лужайки, окружавшей саму виллу. Обширные сараи, загоны и казармы для содержания рабов составлявшие производственную базу плантации, были отделены от жилой части, и ни намека на них, ни намека на уродство или бунтарство не было позволено вторгнуться в классическое спокойствие дома. Сама вилла, огромный квадратный дом, построенный вокруг центрального двора и бассейна, стоял на вершине невысокого холма. Побеленный, покрытый обветреной красной черепицей, он не был непривлекательным сам по себе, и твердость его простых линий подчеркивалась утонченным расположением высоких кедров и тополей вокруг него. Обустроенный в так называемом Ионическом стиле, с большим количеством цветущих кустарников, которым придали необычные формы, подстриженными газонами, беседками из цветного мрамора, алебастровыми бассейнами для тропических рыб, а также многочисленными традиционными для лужаек статуями, нимфами и панами, фавнами и амурами. Антоний Гай получал постоянные предложения о покупке рабов по самой высокой цене с Римских рынков, где продавались опытные Греческие скульпторы и мастера ландшафта; на это он никогда не скупился — хотя поговаривали, что у него не было собственного вкуса и он просто следовал совету своей жены, Юлии. Гай верил этому потому что не был обделен вкусом и не видел никаких его следов в своем дяде. В то время как было много других вилл, роскошнее, чем Вилла Салария, некоторые, как дворцы восточных владык, Гай полагал, что лучшей или более милой обстановки быть не может. Клавдия согласился с ним. Когда они прошли через ворота по дороге вымощенной кирпичом и подъехали к дому, Клавдия ахнула, и сказала Елене:

— Это предел о котором я когда — либо мечтала! Место словно из Греческих мифов.

— Это очень приятное место, — согласился Елена.

Две юные дочери Антония Гая увидели их первыми и помчались через лужайку, чтобы приветствовать их, а затем более степенно прошествовала их мать, Юлия, приятной наружности, смуглая и довольно полная женщина. Сам Антоний вышел из дома через минуту, а за ним трое мужчин. Он был щепетилен в вопросах поведения как своего, так и других, и приветствовал свою племянницу, племянника и их подругу с изысканной любезностью, а затем официально представил своих гостей. Двое из них были хорошо известны Гаю, Лентул Гракх, проницательный, успешный городской политик, и Лициний Красс, генерал, который создал себе имя во время Рабской Войны и о котором много говорили в городе в этом году. Третий человек в кампании был незнаком Гаю; он был моложе других, не намного старше самого Гая, немного неуверенный, с тонким недоверием человека, не бывшего Патрицием по рождению, высокомерного, но с менее тонким высокомерием, чем у Римских интеллектуалов, занимающихся оценкой новичков с умеренно хорошими перспективами. Его звали Марк Туллий Цицерон, и он принял свое представление Гаю и двум красивым молодым женщинам со скромным самоуничижением. Тем не менее, он не мог скрыть свое беспокойное любопытство, и даже Гай, который был не самым проницательным человеком, понял, что Цицерон рассматривал их оценивая, пытаясь понять их роль на фоне совокупного семейного богатства и влияния.

Клавдия, тем временем, устремила все свое внимание на Антония Гая в качестве наиболее желательного мужского элемента, хозяина внушительного дома и бесконечных акров. Имея лишь номинальное понимание смысла политики и довольно смутное представление о войне, она была не особенно впечатлена Гракхом или Крассом, а Цицерон был не только неизвестным, что означало, никаких последствий для Клавдии, но, очевидно был одним из всадников, участников в гонке стяжательства, которых ее учили презирать. Юлия уже прижималась к Гаю, своему любимцу, что-то мурлыча ему, как большой, неуклюжий котенок, а Клавдия оценила Антония гораздо тоньше, чем когда-либо это делал Гай. Она увидела в этом крупном, горбоносом, мощном, мускулистом землевладельце большого тирана, неудовлетворенного и изголодавшегося. Она почувствовала чувственную подоплеку его явно вымышленного пуританизма, а Клавдия предпочитала мужчин, которые были мощными, но бессильными. Антоний Гай никогда бы не был нескромным или раздражающим. Все это, она по-видимому дала ему знать о себе, вялой улыбкой.

Вся компания направилась к дому. Гай спешился, и теперь домашний раб Египтянин уводил его лошадь. Носильщики, уставшие от всех пройденных миль, обливающиеся потом, присели рядом со своей ношей и дрожали от вечерней прохлады. Теперь их тощие тела были как у животных, как и их усталость, их мышцы дрожали от боли истощения, как и полагается животным. Никто не смотрел на них, никто не заметил их, никто не вспомнил об их присутствии. Пятеро мужчин, три женщины и двое детей пошли в дом, а носильщики продолжали сидеть на подстилках, ожидая. Теперь один из них, паренек, лет не более двадцати, начал рыдать, все больше и больше, бесконтрольно; но остальные не обращали на него никакого внимания. Они оставались там, по крайней мере двадцать минут до того, как за ними пришел раб и провел их к казарме, где они получат пищу и кров на ночь.