Спартак. Бунт непокорных - [36]

Крикс сказал, что это шпионы и их следует немедленно убить. Собравшиеся вокруг гладиаторы кричали, что нужно заставить их драться друг с другом. Победителю, возможно, сохранят жизнь. Раздавались взрывы хохота.

Я предложил выкупить их жизни у пастухов. Мне стали угрожать, обвинять в том, что я веду себя как хозяева, которых они мечтали стереть с лица земли. Я думал, что меня забросают камнями.

Тогда вперед вышел Спартак и посмотрел на пленников: их руки и ноги были связаны, и стянуты веревкой, обмотанной вокруг шеи.

Он стал расспрашивать их.

Это были крестьяне из Цизальпийской Галлии. У них отобрали землю, и они поступили на военную службу, потому что нужно было чем-то набивать желудок. А потом они увидели тела своих товарищей, которые ушли с легатом Фурием. Видели казнь двух молодых рабов. Я знал, что речь идет о Скорпе и Алкее.

Галлы испугались. Претор Коссиний грозил своим воинам страшными наказаниями. Никто не выжил бы после сотни ударов бичом, и они сбежали, воспользовавшись беспорядком, вызванным отъездом претора Коссиния в Салины, расположенные на морском берегу между Помпеями и Геркуланом и знаменитые своими лечебными ваннами. Легаты и центурионы пытались отговорить претора, но Коссиний собрал отряд, велел погрузить необходимые вещи на две повозки и тронулся в путь. Двое молодых новобранцев подумали, что в суматохе их бегства никто не заметит.

— Салины? — переспросил Спартак.

Дозорные, пастухи, покинувшие хозяев и стада, чтобы присоединиться к армии Спартака, знали каждый холм и куст в Кампании.

В Салинах было несколько вилл, построенных между песчаным берегом и выступами Везувия. Море там зеленое и прозрачное. Источники с горячей водой бьют всего в нескольких шагах от берега.

— Хозяева там купаются, — сказал один пастух. — Горячие источники бьют из глубины земли и придают силы.

— Они принесут им смерть! — воскликнул Спартак.

Он собрал гладиаторов.

— Мы убьем претора Коссиния, — сказал он. — Его армия станет похожа на цыпленка, которому отрубили голову. Он еще прыгает, но уже мертв.

Мы шли всю ночь, поднимались и спускались по глубоким ложбинам, пересекавшим склоны Везувия.

На рассвете мы увидели море.

Обоз претора Коссиния стоял на берегу рядом с большими палатками.

Мы подобрались к ним, прячась за кустами на склонах Везувия.

Когда солнце поднялось высоко над горизонтом, претор направился к морю, сверкавшему серебряной полосой.

Спартак, Крикс и несколько сотен человек ринулись к нему.

Песок и морская вода окрасились в красный цвет.

Эномай отрубил претору голову и поднял ее на копье.

В последующие дни, каждый раз, когда мы атаковали римскую армию, которая бежала от нас, как дичь от охотника, он бросался вперед, выставляя голову претора как знамя, и первые ряды центурий отступали, а Эномай выкрикивал имя претора, которое стало его боевым кличем.

Солдаты бросали оружие и убегали, завидев толпу в шлемах и туниках, со щитами убитых римлян. Те, кто пытался сопротивляться, оказывался поверженным на колени, с запрокинутой головой, и ожидал удара мечом.

Тем, кто умирал от меча, покровительствовали боги.

Другие становились добычей вооруженных кольями рабов, которые внезапно появлялись из лесов и виноградников и раздирали римских солдат на куски.

Так погиб Вакерра. Его узнали рабы, сбежавшие из поместья Лентула Батиата, и заставили его поплатиться за жестокость.

Я держался в стороне, часто сидя рядом с Иаиром, на лице которого читались усталость, смирение и даже разочарование.

— Ты грек, ритор, — сказал он мне, когда наступил вечер последней битвы, — и знаешь историю людей. Ты учил мудрости на Родосе и в Риме, объехал все провинции республики. Ты говорил с римскими магистратами и пользовался их уважением. Что ты думаешь обо всем этом?

Люди Спартака пьянствовали, сидя вокруг костров. Огонь освещал поле, на котором еще недавно шло сражение. Люди и волки отнимали друг у друга трупы.

— Я еврей, — продолжал Иаир. — Я слушаюсь слова Единого Бога. Я последовал за Владыкой Справедливости в пустыню. Мы с тобой свободные люди, даже если римляне хотели сделать из меня раба, и если обращались с тобой, как со слугой и унижали тебя. Но эти… — и он указал на рабов, дравшихся за кусок мяса, за амфору с вином, за тунику, снятую с римского солдата. — Они еще животные, даже если думают, что стали свободными людьми.

— Ты говоришь как римский претор, — ответил я.

Я пересказал ему слова Публия Вариния, для которого рабы и гладиаторы, разорвавшие свои цепи, были всего лишь крысами.

— Посмотри на них, — сказал Иаир.

В центре круга, подбадриваемые криками, по земле катались рабы, пытаясь задушить друг друга.

— Посидион, ты считаешь, что они поступают как свободные люди? Ты веришь, что Спартак сможет сделать из этой своры армию?

Я ответил, что Спартак уже победил центурии претора Клавдия Глабра, легата Фурия и претора Коссиния.

Иаир опустил голову.

— Завтра, — сказал он, — нужно выступать против армии Вариния и победить, а это значит — снова убивать. Человек не может быть свободным, когда убивает.

— Ты считаешь, нам нужно подчиниться Риму? Позволить убить себя как крыс?

— Бог все видит, на все его воля, Посидион.