Сожитель - [4]
— Да ведь надо же мне делом когда-нибудь заняться, — сказал Гирькин.
— Уйдешь — раздумаюсь, сама не знаю что натворю, — ответила вдова грудным голосом.
Поглядел Гирькин за окна, не пошел в вуз. На кухне Варвара, как молнии, кидала кастрюли, скалилась белыми зубами:
— Дорого вам въедет жилая площадь, товарищ Гирькин.
— Пустяки, я вдову обломаю.
— Посмотрим.
Попробовал Гирькин заниматься дома, — Софья Ивановна молчит, как мертвая, у него за спиной, неслышно подкрадется, книжку — хлоп и глядит, будто спрашивает: «Да кто ты, кто?»
Думал он, что она скучливая, поминутно нужно ее развлекать. Нет. Неправильно. Вдова скучать не умела. С удовольствием садилась у мокрого окошка в сумерках и зевала по полсотне раз без перестановки. У Гирькина даже во рту приторно, в теле истома. Нет, нет. Вдова терпеть не могла ни шумного, ни бойкого. Но едва Гирькин наморщит лоб — значит, раздумался, уединился, — она тут как тут, с вопросом, с тревогой.
— Да не брошу я тебя, успокойся, Софья Ивановна.
— Этого я меньше всего боюсь.
— Пусти, я схожу в университет. Ну, хоть политграмоту дай поучить. Не могу я весь век только за ситником бегать. Я погибну.
— Потерпи немного. Обвенчаемся — ходи куда хочешь.
— Ну, давай обвенчаемся.
— Не могу еще.
— Почему? Я не бродяга, сама видишь…
— Не могу, говорят тебе… Боюсь…
— Чего, чего ты боишься?
Вдова перепугалась — видимо, сказала лишнее. Он схватил ее за плечи, тряс, как грушу. Она губы стиснула, побледнела, молчала.
В тот же день шел он домой под дождем, нес ситник. Малая Якиманка не Париж: все же засосала Гирькина тоска по людям, по улицам. С умилением даже трепушек вспомнил. Раздумался, влез у ворот в лужу, промочил ноги. Варвары на кухне след простыл. Гирькин снял воровы башмаки, пошел в носках к себе. Видит, дверь приотворена, в комнате жидкий, необыкновенный свет. И чей-то чужой голос бормочет, причитывает.
Гирькин обомлел у дверной щели: перед угольником горят три лампады, Софья Ивановна стоит в черной шали, руки прижала к груди, дико глядит на огоньки. Около на табуретке лежат книжки Гирькина, и над ними нагнулась отчитывает их сморщенная старушонка. В руке кропило, — кунает его в медный кувшин и кропит на книги.
«Эге, вот оно что!» — подумал Гирькин, осторожно вернулся на кухню и там курил, покуда над книгами не кончилась операция. Он вдове и вида не подал, что видел сквозь двери, — так это его ошарашило.
На другой день хватился политграмоты — нашел в печке один обгорелый корешок. Не вытерпел Гирькин, рявкнул:
— Восемь гривен за книжку отдано, черт бы вас забодал, Софья Ивановна…
Вдова кинулась к образам. Лицо дрожит. Пальцами сложила крест, прикрылась им. Гирькин потом чуть в ногах не валялся — еле-еле восстановил равновесие.
Старушонка с той поры стала забегать ежедневно. Сушила гнилой подол у печки, вся закапанная воском, постная до последней возможности, — шептала про владычиц:
— У (такой-то) владычицы ручку целовала, милая моя, у (такой-то) свечку за копеечку ставила, а бежала оттуда к (такой-то) владычице, прочла на стене любострастную надпись, и вся я, милая моя, затрепетала, как мышь… Ходят, ходят по Москве не наши, луканьки, пишут, пишут… Ох, милая моя, не читай писанного на стенах, на заборах, печатанного не читай без яти… На Солянке весь забор обклеен в пол-аршина буквами, — язык вырви — это слово тебе не скажу, — такой срам…
Она наклонилась к вдове:
— Мандат[2]…
Вдова вспыхнула, руки прижала к щекам. Старушонка мелко затопталась от удовольствия…
— И ведь так и горит по всему забору… Да что, милая моя… А последнее время в честные дома стали пробираться…
— Кто? — дико спросила вдова.
— Да все они же, «игрецы», милая моя… И бумаги у них выправлены, как у людей, и уплотняют они по ордеру, да… Одна примета у них — ногти синее нашего… Человек мне сказывал: доживаем, говорит, последние полтора месяца… Аминь! Аккурат ночью под Новый год настанет наша мука. Будет полный сбор ихний. Пройдут они бесчисленной толпой с прелестным лозунгом от самого Дорогомилова. И пойдут они бесстыдно, в обнаженном виде. И от Красных Ворот разбегутся по домам, жилистые, срамные — вот соблазн, милая…
Тут вдова так пронзительно взвизгнула, рванулась под лампады, что и старушка оробела, и у Гирькина за дверью застучала челюсть.
— Это будет последнее искушение. Половина народа погибнет, — ну, тогда вступится Михаил-архангел и большевики пропадут, а всем истинно верующим будет оказано большое денежное пособие.
Гирькин слушал эти разговоры, главным образом стоя за дверью. Когда входил, старушонка замолкала, только благостно покряхтывала. При нем же, попивая чаек, она заводила другое — двуличное:
— Вот и верно, что при царе плохо жилось, а нынче хорошо. Из Тарусы одной знакомой племянники пишут: «Дорогая тетя, слава труду, живем хорошо… Папенька наш сослан за Ледовитый океан… А при царском режиме две лавки были… У маменьки, слава труду, чахотка. Крыша у нас при ненавистном царе не текла, а нынче совсем протекла». Умно так эти дети пишут… Ох, господи, господи…
Но едва Гирькин за дверью — старушонка шепчет вдове:
— Он это, мать владычица, он… Где у тебя глаза-то, опомнись… Все капиталы из тебя вымотает… До народного судьи доведет. Ты уж и так с лица спала. А когда он всю-то тебя опутает, как муху, тут и запустит когти в бока…
Библиотека проекта «История Российского государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.«Петр Первый» А.Н. Толстого – лучший образец жанра исторического романа. Эпоха Петра волнует воображение уже более трех веков. Толстого увлекло ощущение творческой силы того времени, в которой с необыкновенной яркостью раскрывается характер выдающегося правителя огромной страны, могучей, многогранной личности, русского императора Петра Первого.
Рассказ об удивительных приключениях двух братьев – Никиты и Мити.
По замыслу автора повесть «Хлеб» является связующим звеном между романами «Восемнадцатый год» и «Хмурое утро». Повесть посвящена важнейшему этапу в истории гражданской войны — обороне Царицына под руководством товарища Сталина. Этот момент не показан в романе «Восемнадцатый год».
Трагическая и противоречивая картина жизни представителей белой эмиграции изображается в замечательной повести Алексея Толстого «Эмигранты», захватывающий детективно-авантюрный сюжет которой сочетается с почти документальным отражением событий европейской истории первой половины XX века.
«Уно, уно уно уно моменто…» несется сегодня с телеэкранов и мобильных телефонов. Но не все знают, что великолепный фильм «Формула любви» Марка Захарова был снят по мотивам этой повести Алексея Толстого. Итак, в поместье в Смоленской глуши, «благодаря» сломавшейся карете попадает маг и чудесник, граф Калиостро, переполошивший своими колдовскими умениями всю столицу и наделавший при дворе немало шуму. Молодой хозяин усадьбы грезит о девушке со старинного портрета и только таинственный иностранец может помочь ему воплотить мечты в реальность…
Это — пожалуй, первая из российских книг, в которой элементы научно-фантастические и элементы приключенческие переплетены так тесно, что, разделить их уже невозможно. Это — «Гиперболоид инженера Гарина». Книга, от которой не могли и не могут оторваться юные читатели нашей страны вот уже много десятилетий! Потому что вечная история гениального учёного, возмечтавшего о мировом господстве, и горстки смельчаков, вступающих в схватку с этим «злым гением», по-прежнему остаётся увлекательной и талантливой!..
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Новый роман талантливого прозаика Витаутаса Бубниса «Осеннее равноденствие» — о современной женщине. «Час судьбы» — многоплановое произведение. В событиях, связанных с крестьянской семьей Йотаутов, — отражение сложной жизни Литвы в период становления Советской власти. «Если у дерева подрубить корни, оно засохнет» — так говорит о необходимости возвращения в отчий дом главный герой романа — художник Саулюс Йотаута. Потому что отчий дом для него — это и родной очаг, и новая Литва.
Дорогой друг! Некогда и ты и я читали роман Дюма «Граф Монте-Кристо». И фантастический побег Эдмона из замка-крепости Иф представлялся нам вымыслом автора или таким уж немыслимо далеким событием, которое могло происходить только в незапамятные времена. Но вот в наши дни, совсем недавно, из такой же страшной тюрьмы-крепости, стоящей в скалах над Атлантическим океаном, ускользнули одиннадцать отважных. Беглецы — десять узников-коммунистов и помогавший им часовой. Весь мир был потрясен их энергией, их смелостью! Здесь ты прочитаешь об этом побеге.
«Счастье — это быть с природой, видеть ее, говорить с ней», — писал Лев Толстой. Именно так понимал счастье талантливый писатель Василий Подгорнов.Где бы ни был он: на охоте или рыбалке, на пасеке или в саду, — чем бы ни занимался: агроном, сотрудник газеты, корреспондент радио и телевидения, — он не уставал изучать и любить родную русскую природу.Литературная биография Подгорнова коротка. Первые рассказы он написал в 1952 году. Первая книга его нашла своего читателя в 1964 году. Но автор не увидел ее. Он умер рано, в расцвете творческих сил.
В романе рассказывается о жизни большой рабочей семьи Путивцевых. Ее судьба неотделима от судьбы всего народа, строившего социализм в годы первых пятилеток и защитившего мир в схватке с фашизмом.