Создатели искусственного гения. О бунтарях, которые наделили интеллектом Google, Facebook и весь мир - [11]

Хинтона реакция Мински не удивила. Они познакомились пятью годами ранее, и Хинтон видел в Мински очень любознательного и творчески мыслящего ученого, но это сочеталось с удивительным ребячеством и безответственностью. Хинтон часто рассказывал историю о том, как Мински учил его, каким образом получить «идеальный черный цвет» – то есть цвет, полностью лишенный цвета. Достичь такого совершенства с помощью черных пигментов невозможно, объяснял Мински, потому что эти пигменты все равно будут отражать свет. Добиться этого можно с помощью нескольких бритвенных лезвий, установленных V-образно, так чтобы свет, попав в эту ловушку, бесконечно отражался от лезвий, не находя выхода наружу. Мински, правда, реально это фокус не продемонстрировал, а Хинтон так и не попробовал его осуществить. Это было типично для Мински – делать интересные и заставляющие задуматься заявления, но при этом случайные и непроверенные. И это свидетельствовало о том, что он не всегда говорил то, что думал. Во всяком случае, когда речь заходила о нейронных сетях, Мински на словах критиковал их и сетовал на их ограниченные возможности – да еще и книгу написал, которая широко цитировалась и как будто бы окончательно доказывала их бесперспективность, – но его истинное отношение к ним было не столь уж твердокаменным. Хинтон видел в нем «бывшего нейросетевика», то есть человека, который изначально принимал идею о машинах, ведущих себя подобно сети нейронов в мозге, потом разочаровался в этой идее, не оправдавшей его ожиданий, но все-таки продолжал таить в себе призрачную надежду на то, что эта идея еще проявит себя. После того как Мински покинул заседание в Бостоне, Хинтон собрал оставленные им листы и переслал их в офис Мински, сопроводив короткой запиской, в которой говорилось: «Возможно, вы оставили их случайно».

* * *

Джеффри Эверест Хинтон родился в английском городе Уимблдон сразу после Второй мировой войны. Он является одновременно прапраправнуком Джорджа Буля, математика и философа девятнадцатого столетия⁶⁷, чья «булева алгебра» является математическим фундаментом всех существующих компьютеров, и Джеймса Хинтона, хирурга⁶⁸, жившего в том же столетии, который написал историю Соединенных Штатов Америки. Его прадедом был Чарльз Говард Хинтон, математик и писатель-фантаст⁶⁹, чье представление о «четвертом измерении» – включая так называемый «тессеракт» – продолжает будоражить умы любителей научной фантастики вот уже сто тридцать лет. Своего пика в поп-культуре эта идея достигла в 2010-е годы в марвеловской серии фильмов о супергероях. Его двоюродный дедушка Себастьян Хинтон изобрел серию тренажерных снарядов для детей⁷⁰, а его кузина Джоан Хинтон, физик-ядерщик, была одной из немногих женщин, участвовавших в проекте «Манхэттен». Он рос в Лондоне, а потом в Бристоле в обществе брата и двух сестер, мангуста, дюжины дальневосточных черепах и двух гадюк, которые жили в яме в задней части гаража. Его отцом был энтомолог Говард Эверест Хинтон, член Лондонского королевского общества, чей круг интересов отнюдь не ограничивался насекомыми. Как и отец, своим вторым именем Джеффри был обязан еще одному своему родственнику, Джорджу Эвересту, главному геодезисту Индии⁷¹, в честь которого названа также высочайшая вершина мира. В том, что Джеффри пойдет по стопам отца и тоже станет ученым, в семье никто не сомневался. Вопрос был лишь в том, что именно он будет изучать.

Ему захотелось изучать человеческий мозг. Интерес к этой теме, по его собственным словам, пробудился в нем еще в подростковом возрасте, когда кто-то из друзей сказал ему, что мозг можно уподобить голограмме: в своей сети нейронов он хранит обрывки воспоминаний примерно так же, как голографическая пластина хранит элементы трехмерного изображения. Аналогия, конечно, упрощенная, но эта идея увлекла Хинтона. Став студентом Кингс-колледжа в Кембридже, он надеялся лучше изучить устройство и работу человеческого мозга. Проблема была в том, что мало кто разбирался в этом лучше, чем он сам. Ученым были известны функции отдельных участков мозга, но не было понимания того, как эти части взаимодействуют друг с другом и как они в конечном счете наделяют человека способностью видеть, слышать, запоминать, учиться и мыслить. В поисках ответа Хинтон пробовал обращаться к физиологии и химии, к физике и психологии, но ни одна из этих научных дисциплин не содержала в себе ответы, которые он искал. Он занялся было подготовкой диссертации по физике, но скоро понял, что для этого недостаточно силен в математике, и переключился на философию. Потом он и философию забросил, сменив ее на экспериментальную психологию. В конце концов, несмотря на давление со стороны отца, который хотел, чтобы сын продолжал учебу, – а может быть, благодаря этому давлению, – Хинтон вообще оставил научную стезю. Еще будучи ребенком, он видел в отце не только ученого-интеллектуала, но и физически очень сильного мужчину: этот член Лондонского королевского общества мог отжиматься на одной руке. «Упорно трудись и, быть может, когда станешь вдвое старше, чем я сейчас, достигнешь хотя бы половины того, чего достиг я», – говорил он сыну без тени иронии. Поэтому после окончания Кембриджа Хинтон, желая выйти из тени отца, перебрался в Лондон и стал плотником. «Я занимался этим не ради развлечения, – говорит он. – Я зарабатывал этим на жизнь».