Где уж тут подумать,
вспомнить, оглядеться...
Но не гаснет в сердце,
в самой глубине
Тот, запавший в память,
светлый образ детства:
В переплете рамы
бабушка в окне.
Х Х
Х
Раздался треск в неровном
гуле,
Духовка пышет – а внутри
Каленым золотом блеснули,
Устав сушиться, сухари.
Пшеничный хлеб родился снова
–
Смертям и голоду назло
Он взял от вихря огневого
Его волшебное тепло.
Теперь он вечно не остынет,
И как сегодня,
так и впредь
Чешуйки ярко-золотые
На нем останутся гореть.
И вот сухарь в дороге
стылой...
Когда скрипит морозный
наст,
Он этот свет,
тепло и силы
С любовью
путнику отдаст.
ПЕРЕЖИТЬ БЫ НОЧЬ...
Х Х
Х
Под пестрым тентом
выставлены маски.
От них поверхность столика
тесна:
Угрюмый вид,
пугающей окраски
Коричневые, темные тона.
И продавец присуствует,
похожий
На этих всех чудовищ и
горилл:
Свое лицо,
в котором - облик Божий,
Он дьявольскою маской
затворил.
Неужто где еще такого
встретим?
Да как отсюда люди не
бегут?!
Надев ее,
он отказался этим
От светлых сил,
что душу берегут.
И людям он глаза отвел,
заставил
Тесниться тут,
протискиваться в ряд;
Он торжествует – чудище и
дьявол,
Горилла злая и дегенерат.
Он продает свои эмблемы
ада,
Символику, что к гибели
ведет,
И денег брать бы, кажется,
не надо,
Ведь ясно – счет на большее
идет...
Х Х
Х
Нищий мальчик
с матерью и братом
По вагонам просят на еду.
Как же жизнь оттенками
богата:
Он совсем не чувствует
беду.
Мама рядом. Брат-ровесник
рядом.
А само метро - вот это да!
До чего же здорово, что
надо
Здесь ходить
по светлым поездам...
Он приучен загодя к
движенью –
Ручку всем протягивать
свою;
Абсолютно чуждый униженью,
Чистый сердцем, как Адам в
раю!
И от нас, не чуждых зла и
срама,
От людей не неба, а земли,
Как с одежды грешного Адама
Облетают листьями рубли.
Х Х
Х
Рев ветра одесную и ошую,
Внизу в глубинах – темная
тоска.
И ты плывешь,
а океан бушует,
И под тобою – утлая доска.
Спастись нельзя; одно
покуда можно –
Держаться от броска и до
броска.
Что в будущем?
И думать безнадежно.
Что в настоящем?
Вот она, доска!
То вверх летишь, то вниз с
волной ныряешь,
Минута - миг,
но в нем сквозят века...
Пока себя в себе не
потеряешь,
Пусть злится рок,
но
под тобой – доска.
ПЕСНИ ВОЕННЫХ
ЛЕТ
Какие песни фронтовые
Последней сложены войной!
В них чувства, трепетно-живые
Встают безудержной волной.
Она сильна; ей правды
хватит
Еще на много лет вперед, –
Она и нас с собой
подхватит,
На самый гребень вознесет.
И словно трепетное чудо
В себе услышит осознав,
Что мы – причастны. Мы –
оттуда,
Где клен зеленый раскудряв,
Где синий видится платочек
И соловьи поют порой,
Где каждый Вася-Василечек
Не просто парень,
а герой.
И надо всем - как в
поднебесье,
Посмотришь – Родина видна,
Что и для тех,
из давней песни,
И для поющих нас – одна.
Х Х
Х
К ночи закрываются цветы,
Пораженье? Может быть!
Но в этом –
Снятие щемящей остроты,
Пресыщенья этим знойным
летом.
И порой, сжимаясь от тоски,
Сами мы,
как вечером растенья,
Вынуждены прятать лепестки,
В глубь себя
вгонять свое цветенье.
До чего же трудно, нету
мочи!
Но не вечно время маеты:
Пережить бы ночь,
а после ночи
Снова
раскрываются
цветы.
[1]
Текст взят из книги «Молитвы об усопших», Казак, М. 1996.
